Спор не утихал, а, наоборот, разгорался. Сестры были окружены плотным кольцом больных, кричащих и потрясающих кулаками.
— Вы должны понять, почему вам необходимо уйти отсюда, — крикнул им сверху Де’Уннеро.
Теперь все смотрели на него.
— Это место многие годы было нашим домом, — прокричал ему в ответ один из больных монахов.
— Значит, братья и сестры Сент-Гвендолин — это ваша семья, — заключил Де’Уннеро. — Так к чему подвергать опасности своих близких? Неужели, брат, ты утратил все свое мужество? Неужели ты забыл про благородство и щедрость души, направляющие путь честного монаха?
— А благородно ли на ночь глядя выбрасывать больных за ворота? — с жаром спросил больной.
— Мы не в восторге от того, что на наши плечи лег этот долг, — спокойным голосом ответил Де’Уннеро, — однако мы выполним его до конца. Спасение монастыря важнее жизни каждого из вас, поэтому вы уйдете отсюда, и немедленно. Те, кто в состоянии идти сами, помогут выбраться ослабевшим.
— Значит, вон отсюда без всякой надежды? — спросил монах.
— Вон отсюда вместе с теми, кто болен, как и ты, — поправил его Де’Уннеро.
Больные возбужденно кричали и размахивали руками. Посланницы Де’Уннеро, опасаясь бунта, поспешно удалились.
— У меня к вам есть предложение, — крикнул вниз Де’Уннеро.
Он достал из кармана сутаны серый самоцвет, который взял из довольно скромного здешнего хранилища.
— Берите этот камень и лечите друг друга, — продолжал Де’Уннеро.
Он бросил камень больному монаху, находившемуся от него ближе всех.
— Каждый вечер вы будете предъявлять мне этот камень и сообщать, у кого он находится, поскольку потом я заберу его назад.
— Когда мы все перемрем, — язвительно заключил кто-то из больных.
— Кому дано знать Божью волю? — ответил Де’Уннеро, пожав плечами.
Между тем и ему, и всем остальным было ясно, что эти люди обречены. Камень души сможет принести им некоторое утешение, но ни у кого из них не хватит силы одолеть с его помощью розовую чуму.
— Берите этот камень и идите, — закончил Де’Уннеро и, понизив голос, добавил:
— Больше я ничего не могу вам предложить.
— А если мы откажемся?
Такого вопроса стоило ожидать, однако ответ магистра удивил всех. Де’Уннеро выхватил у одного из молодых монахов арбалет и навел оружие на самого недовольного среди больных.
— Уходите, — пугающе спокойным голосом произнес магистр. — Уходите ради блага монастыря и ваших здоровых собратьев.
Больной выпрямился, всем своим видом показывая, что уходить не намерен. Однако другие, видя мрачную решимость Де’Уннеро, прекрасно понимали, что он шутить не будет, а просто уложит буяна наповал. Его взяли под руки и благоразумно оттащили назад.
Отчаявшись, больные братья и сестры собрали теплые одеяла и одежду, помогли подняться на ноги тем, кому уже трудно было ходить без посторонней помощи, и молчаливая процессия медленно двинулась к монастырским воротам.
— Идут навстречу смерти, — прошептал молодой монах, стоявший на башне рядом с Де’Уннеро.
В течение недели умерли все, кого изгнали из Сент-Гвендолин. Де’Уннеро постоянно твердил, что жалкие попытки больных помочь друг другу лишь ускорили их гибель.
— Это напоминает действия дурака, который, желая отряхнуть упавшего в грязь собрата, сам прыгает туда же, — объяснял Де’Уннеро на одном из собраний.
Такие собрания для здоровых братьев и сестер он устраивал постоянно.
— Было бы намного лучше, если бы наши больные смогли разыскать на этом поле здоровых людей и с помощью камня души перекачать себе их силу.
— Но ведь многие из тех людей могли бы после этого заболеть, — возразила одна сестра.
— Если сотня простолюдинов отдаст жизнь ради спасения одного монаха, такая жертва будет вполне оправданна, — заявил Де’Уннеро.
— А сколько братьев должны пожертвовать собой ради спасения простолюдина? — спросила все та же сестра.
— Ни одного, — резко ответил Де’Уннеро. — Неужели вы не цените труд, вложенный в ваше обучение? Неужто вы готовы перечеркнуть годы, отданные вами служению высшим принципам? Мы — воины, слышите? Божьи воины, носители истины, хранители священных камней.
— Остерегайся греха гордыни, брат!
— Ты веришь, сестра, что можешь кого-то спасти? — спросил он. — Ты так боишься смерти, что жаждешь с ней встречи?