– Да-да. Многие из них находятся в угрожающем состоянии.
– Если все пустить на самотек, то они снова будут похоронены под землей. Поэтому уже сейчас надо принимать меры по их сохранению, и было бы нелепо рассчитывать только на правительство Пакистана.
Беседа происходила в «берлоге» – так Тадахиро Асука частенько называл свой кабинет. В этой довольно большой комнате все стены до самого потолка были заставлены книжными полками с книгами по археологии со всего света. Среди них было довольно много книг японских авторов и, конечно, трудов Хидэмото Матоба. Те две книги, которые Коскэ Киндаити обнаружил в коттедже Кего Маки, видимо, были тоже с этих полок.
Тадахиро, как известно, не имел себе равных в предпринимательстве, но в то же время был романтиком и любителем-археологом. Для того чтобы поддерживать баланс между этими двумя «я», он иногда спасался в своей «берлоге». После смерти отца отсутствие свободного времени заставило его оставить мечту вновь отправиться на Восток. Послевоенная эпоха отдалила его от любимого занятия, хотя и в это время ему удавалось иногда закрываться в своем убежище, что стало для него единственным способом снимать стрессы.
Здесь были сосредоточены все мечты Тадахиро. Помимо полок с книгами и альбомами в комнате находилось пять больших шкафов-витрин, в которых были выставлены редкие археологические находки: египетские папирусы и глиняные таблички из Месопотамии, найденные в пирамидах золотые с рубинами, лазуритом и изумрудами ожерелья, пояса из раковин, ручные зеркала, кувшины для косметики, инкрустированные шкатулки ручной работы для хранения драгоценностей и другие вещи, которые принадлежали древним правителям Египта. Здесь же были найденные в Месопотамии художественные изделия из камня и глины, многие из которых, как скромно заявлял Тадахиро, были подделками или копиями, но они, тем не менее, были достаточно хороши, чтобы будить воображение мечтателя. В шкафах можно было увидеть и находки, привезенные с нашумевших в свое время раскопок в Мохенджо-Даро: вылепленные из глины фигурки кроликов и обезьян, рисунки на досках из мыльного камня, изображающие слонов, коров и других животных, а также редкие образцы вырезанных на каменных дощечках пиктограмм, которые раскрывали некоторые тайны древней индийской цивилизации.
Тадахиро гордился положением, которого добился после войны, однако не мог не понимать, что существовавшее в его душе хрупкое равновесие было нарушено, и в этом была повинна работа, которая отнимала все время. Тадахиро не сожалел о том, как сложилась его жизнь после войны. И все же чувство, что ему чего-то не хватает, с годами становилось острее. Но больше всего расстраивало Тадахиро то, что ему уже перевалило за пятьдесят.
В последнее время Тадахиро все чаще охватывало беспокойство, что его мечты о дальнейшем изучении цивилизаций Древнего Востока так и останутся мечтами. Поэтому речи Хидэмото Матоба звучали для него как сладострастный шепот Мефистофеля.
– Как жаль, что все это скоро уйдет под землю, хотелось бы побывать там прежде, чем это произойдет, – с глубоким вздохом сказал Тадахиро, глядя на раскрытую перед ним на фотографии руин древнего города Мохенджо-Даро толстую книгу.
– И когда же все это было построено? – спросила сидевшая рядом с ними Тиёко Отори.
Хотя она всем своим видом выказывала интерес к происходившему разговору, в глубине души Тиёко очень боялась соблазнительных речей Мефистофеля Матоба. Она уже давно начала понимать, что Тадахиро ускользает из-под ее влияния, и переживала по этому поводу.
Тысяча девятьсот шестидесятый год был своего рода переломным: кино, достигнув наивысшей точки расцвета и популярности, стало быстро сдавать свои позиции новому королю массовой культуры – телевидению. В Америке этот процесс почти уже завершился, а в Японии с поразительной быстротой росло количество телевизоров, началось распространение цветного телевидения.
Проницательная Тиёко не могла не видеть приметы приближающегося заката кино, к тому же, как и Тадахиро, она стала испытывать беспокойство в связи с возрастом, поэтому не было ничего странного в том, что она хотела закрепить свои отношения с Тадахиро. Но, будучи умной женщиной, она никак не показывала свои переживания и с видимым интересом принимала участие в беседе.
Трудно сказать, верил ли Хидэмото Матоба в ее искренность, но отвечал он с большим энтузиазмом: