Подданные выбежали приветствовать его.
– Неужели наш хозяин вернулся домой?! – восклицали они, и он чувствовал себя очень значительным – ведь он не кто иной, как владетель Пезаро, и Пезаро показался ему просторным, а подданные – многочисленными.
Он слез с коня и вошел во дворец.
И – о чудо! Мечта его, невероятная мечта сбылась, потому что Лукреция стояла перед ним во плоти и крови, и солнце играло в ее золотистых, рассыпавшихся по плечам волосах, отражалось в драгоценностях – на этот раз немногих, ибо она нарочно оделась так, как одеваются хозяйки скромных владений.
– Лукреция! – воскликнул он.
Она улыбнулась – улыбкой дразнящей, но еще сохранившей непосредственность детства.
– Джованни, мне так надоел Рим! Я приехала в Пезаро, чтобы приветствовать твое возвращение.
Он положил ей руки на плечи, поцеловал лоб, щеки, слегка коснулся губами ее губ.
В этот миг он верил, что тот Джованни Сфорца, которого он видел в мечтах, существует и на самом деле.
И все же Джованни Сфорца не мог до конца поверить в свое счастье – таким он был человеком. Он мучил себя и Лукрецию.
Он постоянно рылся в ее шкатулке с драгоценностями и находил все новые и новые украшения.
– А откуда у тебя это ожерелье? – спрашивал он, и она отвечала:
– Мне подарил его отец. Или:
– Мне подарил брат.
И тогда Джованни швырял вещицу обратно в шкатулку и выскакивал вон из комнаты или злобно шипел:
– Нравы, царящие при папском дворе, шокируют весь мир. – А когда приехала эта неаполитанка, все стало еще непристойнее!
Подобные заявления мучили Лукрецию: она и так постоянно думала о Санче и Чезаре, о той радости, с которой Гоффредо приветствовал их связь, о том, как забавляла подобная ситуация Александра, и о том, какой ревностью терзалась она, Лукреция.
Да, Борджа – действительно странное семейство, думала она.
Она глядела на море и думала о том, что, может быть, ей все же удастся жить по тем высоким нравственным законам, о которых так горячо толкует Савонарола, что ей будет хорошо и спокойно в этом отдаленном замке, что она обуздает желание вернуться к своей семье.
И хотя Джованни не мог предложить ей никакой помощи и только постоянно упрекал, она старалась хранить терпение: молча выслушивала все его обвинения и лишь затем пыталась спокойно убеждать его в своей невинности. А порою Джованни бросался к ее ногам и начинал клясть себя: она на самом деле такая хорошая, а он просто зверь, постоянно ее терзающий! Он не мог толком объяснить ей, что всю жизнь, всю жизнь его унижали, презирали, и слухи, которые ходили о ее семействе, делали его еще более презренным.
Иногда она думала: я не могу этого больше выдержать! Наверное, мне лучше спрятаться от мира, уйти в монастырь. Там, в тишине и покое кельи, я смогу лучше разобраться в себе, найти путь к спасению.
Но разве смогла бы она выдержать монастырскую тишину и уединение? Когда от отца приходило очередное письмо, сердце ее готово было выпрыгнуть от волнения, руки дрожали. И когда она читала написанные им строчки, ей казалось, что он здесь, сам говорит с нею. Тогда она понимала, что счастлива она была только в Риме, рядом со своими родными, и только среди них она может обрести покой.
Она должна чем-то возместить ту всепоглощающую любовь, которую испытывала к своему семейству. Так был ли монастырь решением?
Александр умолял ее вернуться. Ее братец Джованни, писал он, уже в Риме, он стал еще краше, еще обаятельнее. Каждый день он спрашивает о своей возлюбленной сестричке, Лукреция должна вернуться как можно скорее. Сразу же.
А она писала в ответ, что ее супруг желает, чтобы она оставалась в Пезаро, где у него есть определенные дела.
Решение этой проблемы появилось незамедлительно.
Ее брат Джованни собирается начать военную кампанию против семейства Орсини – целью ее было поставить на место всех баронов, которые не оказали сопротивления захватчику. Богатые земли и все остальное, этим баронам принадлежащее, перейдут к Папе. Лукреция понимала, что это – лишь первый шаг по пути, давно задуманному Александром.
И теперь его драгоценный зять Джованни Сфорца сможет проявить свои воинские таланты и заслужить большие почести. Пусть он соберет своих солдат и присоединится к герцогу Гандийскому. Лукреция не захочет оставаться в Пезаро в одиночестве и вернется в Рим, где родные примут ее в жаркие объятия.
Прочитав это письмо, Джованни Сфорца впал в ярость.