Давайте летом напишем по второй пьесе! * Теперь у нас есть опыт. Мы поймали чёрта за кончик хвоста. Я думаю, что мой «Леший» будет не в пример тоньше сделан, чем «Иванов». * Только надо писать не зимой, не под разговоры, не под влиянием городского воздуха, а летом, когда всё городское и зимнее представляется смешным и неважным. Летом авторы свободнее и объективнее. Никогда не пишите пьес зимой; не пишите ни одной строки для театра, если он не за 1000 верст от Вас. В зимние ночи хорошо писать повести и романы, что я и буду делать, когда поумнею.
Да хранит господь бог Вас и всю Вашу фамилию! Если не приедете, нет Вам моего благословения! Приезжайте, умоляю Вас! Все мои Вам кланяются.
Ваш А. Чехов.
Сахаровой Е. К., 13 января 1889 *
582. Е. К. САХАРОВОЙ
13 января 1889 г. Москва.
13 янв.
Уважаемая Елизавета Константиновна!
Прежде всего большое Вам спасибо за память и за новогодний сюрприз — так я называю Ваше письмо. Оно тем более приятно, что среди моих старых знакомых очень много тех самых людей, про которых еще Лермонтов сказал:
- Одни ему изменили
- И продали шпагу свою… *
Теперь о деле. Всей душой готов быть полезен Вам и Вашему мужу * . К сожалению, я не такой сведущий и сильный человек, как Вы пишете. В Москве я знаком только с одним художником — с Левитаном, которого Вы знаете, да, пожалуй, еще с десятком дилетантов. Знаком я близко и коротко только с Питером, в Москве же я чужой и непризнанный. В Москве я изображаю из себя доктора и больше ничего. Человек я непрактический и проч. и проч. Я могу сделать для Вас очень немногое, а именно: 1) посоветовать Вашему мужу не покидать идеи о поездке с картиной в Москву; в Москве он будет иметь основательный успех и может заработать немало. Для выставки самое подходящее время, как мне думается, великий пост, 2) поскорее приехать в Москву лично и поискать помещение; помещений в Москве много; я рекомендую одну из зал Общества искусств и литературы в доме Малкиеля на Тверской, где прежде был Пушкинский театр. Общество всплошную состоит из очень милых и обязательных людей, которые, я думаю, охотно помогут Вашему мужу, если он обратится к ним. По приезде в Москву Вашему мужу следует обратиться прежде всего к артисту Малого театра А. П. Ленскому * , с которым я уже говорил о картине; он очень близко стоит к Обществу, мой приятель и вообще милый человек. Он возьмется познакомить Вашего мужа с Обществом и похлопочет. 19-го янв<аря> я уезжаю в Петерб<ург> ставить свою большую пьесу * . Если Ваш муж не найдет меня в Москве, то прошу его обратиться к сестре М<арии> П<авловне>: она познакомит его с Ленским. Если же и сестра уедет в Петербург, то полномочия будут даны студиозу Мише.
Заметки в газетах сделаем * .
В Харькове я не был ни разу в жизни * . Не люблю я сего города. Харьковские газеты меня ругают нещадно * . Какое кощунство!
К сожалению, я спешу и не имею ни одной свободной минуты. Надо ехать на репетицию суворинской «Татьяны Репиной». Мысли от спешки путаются, и чувствую, что пишу нескладно. Простите.
Летом семья будет жить опять около Сум или же в Полтавской губ<ернии>. Где Ваши сестры и как они поживают?
Мой «Медведь» следовало бы назвать «Дойной коровой». Он дал мне больше, чем любая повесть. О публика!
Вчера была Татьяна. Немножко дрожат руки по сему случаю. Если Вы забыли, что значит Татьяна, то я напомню: университетская годовщина.
Итак, резюме: Вашему мужу необходимо самому приехать в Москву, а все мы к его услугам. Заочно, не видавши картины, ничего нельзя сделать.
Будьте здоровы и счастливы. Все мои шлют Вам сердечный привет.
Ваш А. Чехов.
На конверте:
Харьков,
Старо-Кладбищенская ул., 27
Елизавете Константиновне
Сахаровой.
Плещееву А. Н., 15 января 1889 *
583. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
15 января 1889 г. Москва.
15 янв.
Здравствуйте, милый Алексей Николаевич! Пишу Вам, отбыв каторжную работу. Ах, зачем Вы одобрили в Комитете моего «Иванова»? Какие неостроумные демоны внушили Федорову ставить в свой бенефис мою пьесу? Я замучился, и никакой гонорар не может искупить того каторжного напряжения, какое чувствовал я в последнюю неделю. Раньше своей пьесе я не придавал никакого значения и относился к ней с снисходительной иронией: написана, мол, и чёрт с ней. Теперь же, когда она вдруг неожиданно пошла в дело, я понял, до чего плохо она сработана. Последний акт поразительно плох. Всю неделю я возился над пьесой, строчил варианты, поправки, вставки, сделал новую Сашу (для Савиной), изменил IV акт до неузнаваемого, отшлифовал самого Иванова и так замучился, до такой степени возненавидел свою пьесу, что готов кончить ее словами Кина * : «Палками Иванова, палками!»