166 
— В туалет она не захотела. Не знаю почему, Я включила ей телевизор. Последние три часа она тише воды, ниже травы.
Мать сидела в гостиной в потрепанном кресле своего мужа, ее затылок покоился в засаленной вмятине, продавленной отцом за долгие годы. Телевизор громко орал, чтобы глуховатая миссис Густафсон могла его слышать. Шел фильм с Хамфри Богартом и Лорен Бэколл, как раз тот момент, где Бэколл произносит знаменитую фразу о свисте[39]. Барбара видела этот фильм уже раз десять и теперь выключила как раз в тот момент, когда Бэколл, танцуя, идет к Богарту через всю комнату. Барбара обожала эту сцену. Ей нравилось, что неведомое пока будущее так много обещает.
— С ней все в порядке, Барби, — беспокойно сказала миссис Густафсон, стоя у двери, ты сама видишь.
Миссис Хейверс прижалась к одной ручке кресла. Ее рот был открыт. В руках она мяла край юбки, которую задрала выше колен. Вокруг одуряющее пахло испражнениями.
— Мам? — окликнула Барбара.
Вместо ответа мама промычала четыре ноты, словно собиралась спеть.
— Видишь, какой спокойной и милой она может быть? Настоящее золотко твоя мама, только если захочет.
На полу в нескольких сантиметрах от материнских ног свернулся шланг от пылесоса.
— Что здесь делает это? — спросила Барбара.
— Послушай, Барби, он в самом деле помогает… Внутри у Барбары что-то оборвалось, словно под сильным напором стоячей воды не выдержала и лопнула плотина.
— Неужели вы не заметили, что она напачкала? — обратилась Барбара к миссис Густафсон. Поразительно, что ей удается говорить таким спокойным тоном.
— Напачкала? — побелела миссис Густафсон. — Ты что-то путаешь, Барби. Я два раза ее спросила. Она не хотела в туалет.
— А вы запах не чувствуете? Неужели вы ее не проверяли? Вы оставили ее одну?
Губы миссис Густафсон дрогнули в нерешительной улыбке.
— Барби, ты, наверное, немного расстроилась. Но если бы ты пожила с ней немножко…
— Я жила с ней много лет. Я всю свою жизнь с ней прожила.
— Я хотела сказать…
— Спасибо, миссис Густафсон. Вы мне больше не понадобитесь.
— Что, я…
Миссис Густафсон прижала к груди руку, где-то в районе сердца.
— И это после всего, что я сделала.
— Именно, — ответила Барбара.
Под брюки забирался холод, и Барбара зябко поежилась на ступеньке у черного входа, пытаясь забыть представшее ее глазам зрелище. Барбара искупала мать, жалость пронзила ее, когда она увидела ее дряблое тело. Потом Барбара уложила мать в кровать, подоткнула одеяло и выключила свет. За все это время мать не сказала ни слова. Она походила скорее на мертвую, чем на живую.
Иногда правильные решения совпадают с объективной необходимостью, говорил Линли. И в этом есть доля истины. Барбара с самого начала знала, как нужно правильно поступить, как наилучшим образом позаботиться о матери. Барбара всего лишь боялась прослыть черствой и равнодушной дочерью в мире — мире, который, как она уже успела убедиться, сам равнодушен и черств, поэтому и барахталась в своем страхе в ожидании подсказки, указания, разрешения, которые ей все равно бы никто не дал. И решение это подспудно бродило в ней. Она только никак не могла понять, что жило оно рядом с боязнью, что ее осудят.
Барбара с трудом поднялась со ступеньки и пошла на кухню. Здесь стоял запах заплесневелого сыра. Надо помыть посуду и пол, здесь несложно найти занятие, отвлечься и хотя бы час не думать о том, что сделать необходимо. С марта месяца, с тех пор, как умер отец, она старается об этом не думать. И этому пора положить конец. Барбара подошла к телефону.
Странно, что она не забыла номер. Наверное, с самого начала знала, что он еще понадобится.
На другом конце провода раздалось четыре длинных гудка. Послышался приятный голос:
— Миссис Фло слушает. Хоторн-Лодж.
— Это Барбара Хейверс, — вздохнула Барбара. — В понедельник вечером вы видели мою маму, помните?
Глава 24
В Сент-Стивенз-Колледж Линли и Хейверс приехали в половине двенадцатого. С самого утра они приводили в порядок свои отчеты, встретились с суперинтендантом Шиханом и обсудили обвинения, которые можно предъявить Энтони Уиверу. Линли знал, что обвинить Уивера в покушении на убийство едва ли удастся. Если рассматривать дело с чисто юридической точки зрения, Уивер — изначально пострадавший. Никакие близкие отношения, клятвы и прочие любовные коллизии, послужившие причиной убийства Елены Уивер, не имели в глазах правосудия ничего противозаконного, пока Сара Гордон не убила девушку.
166 
