Ответ на «Калоши» получите в будущем. Скажу пока, что рассказ написан литературно, бойко, кратко, относительно и приблизительно. Думаю, что ответ будет благоприятный.
Псевдоним Pince-nez удачен * .
Конечно, нет надобности уверять Вас, что я очень рад быть Вашим литературно-гонорарным гофмаклером и чичероне. Эта должность льстит моему тщеславию, и исполнять ее так же нетрудно, как нести за Вами ведро, когда Вы возвращаетесь с рыбной ловли. Если Вам необходимо знать мои условия, то извольте:
1) Пишите как можно больше!! Пишите, пишите, пишите…, пока пальцы не сломаются. (Главное в жизни — чистописание! * ) Пишите больше, имея в виду не столько умственное развитие массы, сколько то обстоятельство, что на первых порах добрая половина Ваших мелочей, в силу Вашей непривычки к «малой прессе», будет подлежать возврату. Насчет возвратов обманывать, лицемерить и вилять не буду — даю слово. А возвраты пусть не смущают Вас. Если даже будут возвращать половину, то и тогда работа будет выгоднее, чем в «Детско-Богемском отдыхе» * . А самолюбие… Не знаю, как Вы, но я давно уже привык…
2) Пишите на разные темы, смешное и слезное, хорошее и плохое. Давайте рассказы, мелочи, анекдоты, остроты, каламбуры и проч., и проч.
3) Переделки с иностранного — вещь вполне легальная, но только в том случае, если грех против 8-й заповеди * не режет глаз… (За «Калоши» быть Вам в аду после 22-го января! * ) Избегайте популярных сюжетов. Как ни тупоголовы наши гг. редакторы, но уличить их в незнании парижской литературы, а особливо мопассановщины, труд нелегкий.
4) Пишите в один присест, с полною верой в свое перо. Честно, не лицемерно говорю: восемь десятых писателей «малой прессы» в сравнении с Вами — сапожники и ви́ки * .
5) Краткость признается в малой прессе первою добродетелью. Самой лучшей меркой может служить почтовая бумага (эта самая, на к<ото>рой я теперь пишу). Как только дойдете до 8-10 страницы, так и — стоп! И к тому же почтовую бумагу легче пересылать… Вот и все условия.
Выслушав наставления от такого умника и гения, как я, соблаговолите теперь принять от меня уверение в самой искренней преданности. Это же самое уверение, буде пожелают, могут принять под расписку Алексей Сергеевич, Василиса и Сергей.
Со вдовой Хлудовой еще не видался. Бываю в театре * . Ни одной хорошенькой… Все рылиндроны, харитоны и мордемондии * . Даже жутко делается…
Прощайте и поклонитесь всем.
Уважающий А. Чехов.
Сама жизнь обращается мало-помалу в сплошную мордемондию. Живется серо, людей счастливых не видно…
Николай у меня. Он серьезно болен (желудочное кровотечение, истощившее его до чёртиков). Вчера он меня испугал не на шутку, сегодня ему легче настолько, что я уже позволяю ему принимать по ложке молока через каждые ½ часа. Лежит трезвый, кроткий, бледный…
Всем скверно живется. Когда я бываю серьезен, то мне кажется, что люди, питающие отвращение к смерти, не логичны. Насколько я понимаю порядок вещей, жизнь состоит только из ужасов, дрязг и пошлостей, мешающихся и чередующихся… Впрочем, я ударился в нововременскую беллетристику. Виноват.
Ма-Па здорова. Денег нет.
Лейкину Н. А., 30 сентября 1886 *
194. Н. А. ЛЕЙКИНУ
30 сентября 1886 г. Москва.
IX, 30.
Сейчас получил Ваше письмо, уважаемый Николай Александрович, и, не откладывая ответа в долгий ящик, сажусь писать.
Гонорара из «Газеты» еще не получил и отчаялся получить. Писать туда не буду, пока не получу. Быть может, даже сотрудничеству моему в «Газете» придется пропеть аминь: я послал Худекову прошение о прибавке * …Замолвите словечко о прибавке, а то ведь, согласитесь, обидно на старости лет писать за 7 коп.! Не найдет ли Х<удеков> возможным давать добавочные по образцу «Осколков»? * Впрочем, я на всё согласен, даже на плохое единовременное, лишь бы не сидеть на семи копейках…
Живется серо. Сам я плох, да и кругом себя не вижу счастливых. Агафопод с семьей живет в Москве и еле сыт. Николай вчера и 3-го дня был серьезно и опасно болен. Появилась неожиданно обильная кровавая рвота, к<ото>рую едва удалось остановить. Отощал он на манер тифозного… Ужас, сколько передряг я испытал в эти дни, а тут еще денег нет…