Чехову М. М., 8 февраля 1877 ^*

5. М. М. ЧЕХОВУ

8 февраля 1877 г. Таганрог.

Милейший Брат Миша!

Извинишь меня, если я немножко задам страху. Получаю я сегодня письмо из Калуги от Саши ^* , и он, откормленный тобою, или был пьян, или рехнулся. Я это заключаю из его письма, которое имеет следующее содержание: «Отче Антоние! Я гощу там-то и там-то… будь так любезен, приезжайъ в Калугу, чем премного меня обяжешь» и т. д. А на конверте написал: «очень нужное». Разве можно так кормить и поить? Почтенный математик до того наелся, что забыл, что после й не ставится ъ и что мне нельзя теперь никуда ехать, так же как и ему нельзя сделаться индюком. Может быть, он и теперь индюк, но я не знаю, есть ли на нем перья (на мордочке-то пушок есть, это я знаю). А что, если б и Николая накормил бы так и напоил? Что бы тот написал? Тот, вероятно, пригласил бы протанцевать с ним кадриль, забывши различие полов, приличие и расстояние! Опасно их кормить, опасно!

Просьба: пришли, пожалуйста, мне карточку фотографическую твою, брата Гриши и сестры Лизхен (? сразу видно, что я начитался немецких романов). Очень обяжешь. За это я тебе отличного зверя привезу, если приеду. Поклон всем. А кто обещал мне писать? Не старший ли братец, который во всем должен подавать пример младшим? Я и забыл, что теперь пост, чуть-чуть не вкрутил сюда скоромное. Карточки непременно, я знать ничего не хочу.

Напиши, курящий ли ты или нет? Это мне очень нужно. Пиши, пожалуйста, и кланяйся Грише и Лизе. Остаюсь добро желающий Брудер^[9], имеющий одну только Швестер^[10] и, кроме то<го>, четырех Брудеров родных и двух Брудеров двоюродных и эйне^[11] Швестер такую же и имеющий всё, кроме денег и хорошего разума.

Уважающий брат

18 забыл/I 77 года.

2-й день поста.

За печать и такой конверт прошу извинить ^* . В этом письме не деньги просятся, следовательно, можно и попроще.

На обороте:

Милостивому государю

Михаилу Михайловичу

г-ну Чехову

в собственные руки

(не очень нужное).

Чехову М. М., 10 апреля 1877 ^*

6. М. М. ЧЕХОВУ

10 апреля 1877 г. Москва.

Любезный Брат Миша!

Не имея счастья тебя увидеть еще раз, я принимаюсь за чернила. Во-первых, позволь тебя братски поблагодарить за всё, чем я пользовался от тебя во всё пребывание мое в Москве; во-вторых, душевно радуюсь, что мы расстаемся задушевными друзьями и братьями, а посему и осмеливаюсь надеяться и верю, что 1200 верст еще долго будут находиться между двумя переписующимися братьями, которые хорошо узнали друг друга, ничтожным расстоянием для поддержки на долгое время наших хороших отношений. Теперь последует моя просьба, которую ты, вероятно, исполнишь по ее незначительности: если я буду присылать письма моей мамаше чрез тебя ^* , то будь так добр, отдавай их мамаше не при всей компании, а тайно ^* ; бывают в жизни такие вещи, к<ото>рые можно высказать только единому лицу, верному; вот это-то обстоятельство и заставляет меня писать мамаше тайно от других, которым тайны мои (а у меня особого рода и тайны есть, которые тебя интересуют или нет, я не знаю. Если хочешь, то я тебе их выскажу) вовсе не интересны или, лучше сказать, не нужны. Вторая и последняя просьба будет поважнее. Будь так добр, продолжай утешать мою мать ^* , которая разбита физически и нравственно ^* . Она нашла в тебе не одного племянника, но и много другого, выше племянника. У моей матери характер такого сорта, что на нее сильно и благотворно действует всякая нравственная поддержка со стороны другого. Не правда ли, глупейшая просьба? Но ты поймешь ее, тем более, что я сказал «нравственная», т. е. духовная поддержка. Для нас дороже матери ничего не существует в сем разъехидственном мире, а посему премного обяжешь твоего покорного слугу, утешая его полуживую мать. Переписку мы будем вести, вероятно, как следует. А затем мимоходом замечу, что ты не будешь раскаиваться в том, что высказал мне многое; мне стоит только поблагодарить тебя за доверие ко мне: знай, брат, что я им очень дорожу. Прощай, желаю тебе всего лучшего. Поклон Лизе и Грише и твоим товарищам.

  5