Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
29 
Дорогой Алексей Сергеевич, уезжая вчера в Москву, я получил на станции Ваше письмо, а сегодня, очевидно, споспешествуемый добрыми ду́хами и Вашими святыми молитвами, я встретил на улице самого Сытина, так что писать к нему не понадобилось * . Я предупредил его, что к нему придет г. Бот с рассказами Марии Владимировны, и теперь мне остается только пожалеть, что я не знаю адреса г. Бота, так как застать Сытина можно, но очень трудно. В каждом доме есть деньги, только надо знать, где они лежат * ; так в каждом городе суть нужные люди, только нужно знать, когда и где их можно застать. На всякий случай напишите г. Б<оту>, что с раннего утра до 11½—12 час. дня Сытина легче всего застать в его типографии на Валовой улице, а после 12 — в складе; а еще лучше, прежде чем идти к нему, — справиться по телефону, где он. Человек он смирный, любезный, немножко застенчивый.
Узнав, что ему принесут 17 листов, он сказал: «Для нас это много». И я думаю, что для книжки это много. Выбирать и одобрять рассказы будет не сам Сытин, а инспектор народных училищ Вахтеров, заведующий у него народными и детскими изданиями. Я знаком с Вахтеровым, но не коротко. Если Бот, как педагог, знаком с ним, то вот Вам прекрасный случай дать ему еще одно поручение — поторопить Вахтерова. Я тоже потороплю.
Еще одно примечание: когда я говорил с Сытиным о рассказах, то на лице его была написана готовность.
Как Вы поживаете вообще? Давно уже я Вас не видел. Где Ваши? Где Сережа?
В Москве я буду жить до 2-го октября — к Вашим услугам. Всякое Ваше поручение исполню с большим удовольствием.
В середине октября я опять буду в Москве. Приезжайте и Вы, пообедаем вместе, помянем добром старину. Останавливаюсь я обыкновенно в Б<ольшой> московской, первый подъезд (считая со стороны Тверской), бородатый швейцар.
Денег нет. Старею.
Низко кланяюсь Вам и всем Вашим. Будьте здоровы и счастливы.
Ваш А. Чехов. 26 сент.
Щепкиной-Куперник Т. Л., конец сентября 1895 *
1592. Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК
Конец сентября 1895 г. Москва.
Милая Таня, драгоценная девочка, я заболел сразу пятью тифами и изнемог от желаний. Не могу прибыть.
Простите.
Миллион поцелуев!!!
А. Чехов.
На обороте:
Ее высокородию Татьяне Львовне Щепкиной-Куперник.
Горбунову-Посадову И. И., 3 октября 1895 *
1593. И. И. ГОРБУНОВУ-ПОСАДОВУ
3 октября 1895 г. Москва.
3 окт. Б. московская гостиница.
Многоуважаемый Иван Иванович, я опять получил от Ф. Ф. Тищенко письмо * , в котором он извещает, что рассказы его забракованы в «Русском богатстве», и настойчиво умоляет найти ему хотя какое-нибудь место, хотя бы место акцизного надзирателя, которое он раньше занимал. Место это ему несимпатично, и он просит похлопотать о нем только в крайнем случае. Судя по тону письма и по тому, что у меня нет никакого места на примете, этот крайний случай уже наступил. Не придумали ли Вы чего-нибудь? Напишите * . Если нет ничего, то придется обратиться к московскому обер-акцизнику и акцизному литератору Куманину, бывшему издателю «Артиста».
Адрес Потапенко: Петербург, Николаевская, 61.
Отвратительная погода угнетает меня, и я кашляю. А как Ваше здоровье? Как глаза?
А я пишу, хлопочу, хлопочу и хлопочу * . Всяких Вам благ.
Ваш А. Чехов.
Когда Лев Николаевич будет в Москве?
Сытину И. Д. (Черновое), 4(?) октября 1895 *
1594. И. Д. СЫТИНУ
(Черновое) 4 (?) октября 1895 г. Мелихово.
Проф. Д<ьяконов> сообщил мне вчера, что в мое отсутствие Вы ему несколько раз писали насчет издания «Х<ирургической> л<етописи>». Меня это удивило, так как я думал, что переговоры давно уже кончены. Эти длинные переговоры, признаюсь, поставили меня в глупое и смешное положение, в каком я никогда не бывал раньше. Вспомните, я ведь не навязывался к Вам с «Х<ирургической> л<етописью>», я просил Вас издавать этот журнал только лишь при добром желании и несколько раз подтвердил, что в случае каких-либо колебаний и сомнений браться за издание нельзя. Вы отнеслись на словах к предложению моему сочувственно и даже благодарили меня на вокзале, что я дал Вам такое «хорошее дело», но письма моего Вы не послали Дьяконову; я же потом вел себя так, как будто письмо было послано, всюду трезвонил, что журнал устроен, поздравлял хирургов, все меня благодарили, и я принимал благодарности. Потом, когда я к 1-го октября приехал в Москву, мы встретились на Кр<асной> площади; я сказал, что приеду к Вам с Дьяк<оновым>, Вы ответили: «буду ждать» и не предупредили, что намерения Ваши насчет «Х<ирургической> л<етописи>» изменились. Я отрываю профессора от дела, везу его на Валовую в полной уверенности, что всё уже кончено, но встречаете Вы нас как-то нерешительно и начинаете переговоры насчет «сметы», точно речь шла о постройке казарм, точно не всё было ясно… Затем мы уехали, не солоно хлебавши, чувствуя себя в совершенно нелепом положении; профессор уже смотрел на меня как на легкомысленного человека, а мне было стыдно, точно я солгал. В тот же день Вы приходили ко мне обедать и, очевидно, не доверяя мне, боясь, чтобы я не обманул Вас, привели с собой бородатого молчаливого господина; за обедом опять были переговоры, и Вы кончили обещанием издавать журнал. Потом через два дня я с легким сердцем еду к Д<ьяконову> обедать, праздновать с ним благополучное окончание дела, но — увы! Опять Вам угодно было поставить меня в смешное положение. О том, что Ваша тип<ография> завалена работой, о несогласии Ваших товарищей и т. п. Вы могли бы написать прямо мне; Ваш отказ от издания я принял бы с легким сердцем, потому что к Вам и к Вашему делу я относился всегда с полным сочувствием и с полным доверием, и отказ был бы в порядке вещей, и в нем я не нашел бы ничего оскорбительного. Но вы почему-то предпочли отказывать и обещать в одно и то же время, и притом обещать мне, а отказывать Д<ьяконову>. Для чего? Простите, всё это мне непонятно. Конечно, проф. Д<ьяконов> извинит меня; журнал будет устроен, но забыть того, что я пережил благодаря Вам, я уже не могу. Убедительно Вас прошу больше ничего не писать Д<ьяконову> и прекратить переговоры.
29 
