На отдельном листке, вклеенном в рукопись, находится другая, сильно отличающаяся от первой, редакция явл. 9 третьего действия. Войницев, плача, кротко упрекает Платонова: «Ты меня убил… Ты это знаешь? Благодарю… Мне что? Бог с тобой… Пусть. Значит так тому и быть…»; потом, рыдая, просит отдать ему Софью («Спаси, голубчик!.. Ведь она моя! Моя!»). Платонов просит его уйти: «Я застрелюсь… Клянусь честью!» В ответ Войницев машет рукой и произносит: «Не надо… Бог с вами!» В итоге с особенным драматизмом звучит заключающий сцену монолог Платонова, проклинающего себя.
В следующем слое авторской правки (черным карандашом) продолжалось прежде всего сокращение текста. Оно началось со списка действующих лиц: исчезли дочери Щербука: Верочка 40 лет и Лизочка 25 лет. Соответственно в тексте были сняты все места, связанные с ними.
Сняты разговор Анны Петровны и Саши о маленьком Коле, сыне Платонова; большой диалог Войницева с Сашей о женитьбе (д. I, явл. 5); разговор Трилецкого с той же Сашей о том, как она потолстела (д. I, явл. 7). Зачеркнуты воспоминание Трилецкого о дедушке и о его письме про «факультеты», ненужные «для нежного сословия» (д. II, к. 1, явл. 11); вся сцена столкновения Платонова с Петриным, который собирается опротестовать векселя покойного генерала Войницева и тем наказать Анну Петровну (д. II, к. 2, явл. 8). Более краткими стали монологи Платонова (д. I, явл. 15; д. II, к. 2, явл. 5).
Некоторые вычерки, однако, едва ли можно объяснить одним стремлением к лаконизму. Таково признание Ивана Ивановича в явл. 3 первого действия: «На войне был, сотни тысяч имел на руках, а ни копеечки у Российской империи не взял… Одним жалованьем довольствовался…» Этот намек на повальное казнокрадство во время Крымской войны мог быть снят по соображениям цензурным, как и воспоминание старого Трилецкого о встрече и разговоре с царем.
Тот же характер носит зачеркивание смелых, резких, обличительных слов Платонова об отце в явл. 5 первого действия — подробный рассказ о его смерти; «Тяжело вспоминать ~ Он, видите ли, умирал с сознанием того, что он славный малый!»; «Сижу я у его изголовья ~ Говорит, а сам зубами скрежещет…» (см. варианты к стр. 21). Второй отрывок был просто вычеркнут; взамен первого появилось сравнительно нейтральное: «Я не люблю этого человека! Не люблю за то, что он умер спокойно. Умер так, как умирают честные люди».
По-видимому, теми же мотивами объясняются два вычерка во втором действии (к. 2, явл. 5): «А когда вы, милостивый государь, перестанете с вашим папашей воздвигать кабаки? А когда я перестану быть ревностнейшим посетителем ваших кабаков? Когда исчезнут Венгеровичи и не будут есть чужого хлеба Платоновы? Когда?»; «Молодежь, молодежь!.. ~ Мы и не живя сумеем умереть!»
Уточнялись характеры действующих лиц. Снято, например, замечание Ивана Ивановича, что в молодости он «Печорина и Базарова разыгрывал» (д. II, к. 1, явл. 3; Базаров, впрочем, остался: «Базаристей меня и человека не было…»); зачеркнуты некоторые пошловато-вульгарные обороты в речи Анны Петровны («Ах ты мой зюмбумбунчик этакий!» — д. II, к. 2, явл. 6); ее признание: «Когда был жив мой генерал, я сильно пила… Пила, пила, пила… И буду пить!» (д. II, явл. 5).
К последнему слою авторской правки (бледные чернила) относятся небольшие стилистические перемены и вставки взамен зачеркнутого. Н. Ф. Бельчиков замечал по этому поводу: «Автор руководился <…> стремлением распространить, дополнить текст, внести сглаживающие изменения в местах, где сокращения только разъяли связный текст, и дать новые редакции вместо сокращенных мест» («Неизданная пьеса А. П. Чехова», стр. 8–9). Новые тексты вместо зачеркнутых даны для отрывка 5 явл. первой картины второго действия, 9 и 10 явл. третьего действия, 6 явл. четвертого действия (см. варианты).
После всех исправлений и зачеркиваний в рукописи ее текст все-таки достигал почти десяти авторских листов, что вдвое превышало объем, возможный для обычного спектакля. Вероятно, и после этого продолжалась авторская работа над пьесой, и к этому этапу следует отнести слова Чехова, обращенные к М. Н. Ермоловой: «Половина зачеркнута» — в карандашной записи на первом листе рукописи.
М. П. Чехов писал о пьесе в 1924 г.: «Она, сколько припоминаю, была сделана по образцу французских мелодрам, изобиловала диалогами, и когда я мальчиком переписывал ее в двух экземплярах для цензуры, то у меня от ее интриги захватывало дух и холодело под сердцем. М. Н. Ермолова осталась недовольна этой пьесой, и автор подверг ее перестройке, но и в измененном виде пьеса так и не увидела света вплоть до самого 1923 года, когда ее издал Центрархив» (М. П. Чехов. Антон Чехов. Театр, актеры и «Татьяна Репина». Пг., 1924, стр. 9-10).