123 
Смотрит — все гнёзда пустые, все дупла свободные, все птенцы выросли и летать научились. Дети и родители все вместе живут, так выводками и летают, а уж на месте никто не сидит, и гнёзда им больше не нужны. И гостье все рады: веселей в компании-то кочевать.
Зинька то к одним пристанет, то к другим; один день
с хохлатыми синичками проведёт, другой — с гаичками-пухлячками. Беззаботно живёт: тепло, светло, еды сколько хочешь.
И вот удивилась Зинька, когда Белку встретила и разговорилась с ней.
Смотрит — Белка с дерева на землю спустилась и что-то ищет там в траве. Нашла гриб, схватила его в зубы — и марш с ним назад на дерево. Нашла там сучочек острый, ткнула на него гриб, а есть не ест его: поскакала дальше и опять на землю — грибы искать.
Зинька подлетела к ней и спрашивает:
— Что ты, Белочка, делаешь? Зачем не ешь грибы, а на сучки их накалываешь?
— Как зачем? — отвечает Белка. — Впрок собираю, сушу в запас. Зима придёт — пропадёшь без запаса.
Стала тут Зинька примечать: не только белки — многие зверюшки запасы себе собирают. Мышки полёвки, хомяки с поля зёрна за щеками таскают в свои норки, набивают там свои кла-довочки.
Начала и Зинька кое-что припрятывать на чёрный день; найдёт вкусные семечки, поклюёт их, а что лишнее — сунет куда-нибудь в кору, в щёлочку.
Соловей это увидел и смеётся:
— Ты что же, Синичка, на всю долгую зиму хочешь запасы сделать? Этак тебе тоже нору копать впору.
Зинька смутилась.
— А ты как же, — спрашивает, — зимой думаешь?
— Фьють! — свистнул Соловей. — Придёт осень — я отсюда улечу. Далеко-далеко улечу, туда, где и зимой тепло и розы цветут. Там сытно, как здесь летом.
— Да ведь ты Соловей, — говорит Зинька, — тебе что: сегодня здесь спел, а завтра — там. А я Синичка. Я где родилась, там всю жизнь и проживу.
А про себя подумала: «Пора, пора мне о своём домке подумать! Вот уж и люди в поле вышли — убирают хлеб, увозят с поля. Кончается лето, кончается…»
СЕНТЯБРЬ
— А теперь какой месяц будет? — спросила Зинька у Старого Воробья.
— Теперь будет сентябрь, — сказал Старый Воробей. — Первый месяц осени.
И правда: уже не так стало жечь солнце, дни стали заметно короче, ночи — длиннее, и всё чаще стали лить дожди.
Первым делом осень пришла в поле. Зинька видела, как день за днём люди свозили хлеб с поля в деревню, из деревни — в город. Скоро совсем опустело поле, и ветер гулял в нём на просторе. Потом раз вечером ветер улёгся, тучи разошлись с неба. Утром Зинька не узнала поля: всё оно было в серебре, и тонкие-тонкие серебряные ниточки плыли над ним по воздуху. Одна такая ниточка, с крошечным шариком на конце, опустилась на куст рядом с Зинькой. Шарик оказался паучком, и Синичка, недолго думая, клюнула его и проглотила. Очень вкусно! Только нос весь в паутине.
А серебряные нити-паутинки тихонько плыли над полем, опускались на жнитво, на кусты, на лес: молодые паучки рассеялись так по всей земле. Покинув свою летательную паутинку, паучки отыскивали себе щёлку в коре или норку в земле и прятались в неё до весны. В лесу уже начал желтеть, краснеть, буреть лист. Уже птичьи семьи-выводки собирались в стайки, стайки — в стаи. Кочевали всё шире по лесу: готовились в отлёт.
То и дело откуда-то неожиданно появлялись стаи совсем незнакомых Зиньке птиц — долгоносых пёстрых куликов, невиданных уток. Они останавливались на речке, на болотах; день покормятся, отдохнут, а ночью летят дальше — в ту сторону, где солнце бывает в полдень. Это пролетали с далёкого севера стаи болотных и водяных птиц.
Раз Зинька повстречала в кустах среди поля весёлую стайку таких же, как она сама, синиц: белощёкие, с жёлтой грудкой и длинным чёрным галстуком до самого хвостика. Стайка перелетела полем из леска в лесок.
Не успела Зинька познакомиться с ними, как из-под кустов с шумом и криком взлетел большой выводок полевых куропаток. Раздался короткий страшный гром — и Синичка, сидевшая рядом с Зинькой, не пискнув, свалилась на землю. А дальше две куропатки, перевернувшись в воздухе через голову, замертво ударились о землю. Зинька до того перепугалась, что осталась сидеть, где сидела, ни жива ни мертва.
Когда она пришла в себя, около неё никого не было — ни куропаток, ни синиц.
Подошёл бородатый человек с ружьём, поднял двух убитых куропаток и громко крикнул:
123 
