103 
Аленсон был резким, обозленным.
Катрин смотрела на него с некоторой грустью; она отчасти стыдилась этого ее сына. Он был крайне тщеславен и имел мало качеств, нравившихся матери. Она мимоходом подумала о Генрихе де Гизе; как замечательно было бы иметь такого сына!
Аленсон с видом победителя изложил ей свои требования, словно Катрин была главой побежденного государства.
Она засмеялась ему в лицо.
— Ясно ли тебе, мой Аленсон, что ты — мятежник, восставший против короля, и что я приехала поговорить с тобой лишь потому, что ты — мой сын?
— Я — мятежник, за которым стоит армия, мадам.
— Не будь ты моим сыном и братом короля, ты бы не осмелился говорить подобным образом. Ты бы немедленно лишился головы.
— Меня уже пытались отравить с помощью вина, мадам.
— Это твоя фантазия, порожденная угрызениями совести.
— Значит, месье Торе, я и все попробовавшие вино чересчур мнительны, мадам.
Она скрыла свое раздражение.
— Послушай, мой сын. Я пришла, чтобы договориться с тобой. Здесь находится твоя сестра; я знаю, ты будешь рад увидеть ее. Почему бы тебе не вернуться в Париж и не попытаться жить в согласии с твоим братом?
— Мадам, — ответил он, — я знаю, что вы посылали людей схватить меня и доставить назад в качестве пленника. Этот замысел закончился неудачей, поэтому вы явились сюда, чтобы выманить меня сладкими речами. Но я понимаю, что в Париже я стану пленником.
— Ты повел себя как предатель Франции. Я знаю, что ты просил в письмах помощи у Элизабет Английской и курфюрста Бранденбургского.
— Многие французы не назовут меня изменником.
Терпение Катрин начало истощаться.
— Ты… гугенот? Почему? — Она громко рассмеялась. — Только потому что твой брат — католик. Если бы он поддерживал гугенотов, ты бы сделал ставку на католиков. Тебе не обмануть твою мать. Ты мечтаешь о троне брата; тебе нет дела до того, кто поможет принцу Аленсону получить его. Каковы твои предложения?
— Я хочу, чтобы Блуа стал моим городом. Я сделаю его моей резиденцией.
— Враждебный Блуа! — воскликнула Катрин. — Второй Ла Рошель.
— Мадам, многие люди хотят служить мне. Маршалы Монтгомери и Коссе, которых вы пытались убить — к счастью, безуспешно, — должны быть немедленно освобождены.
— Я подумаю об этом, — сказала Катрин; она вернулась в свои покои, размышляя о том, как ей следует поступить с ненавидящим ее сыном, который вызывал у нее презрение, однако благодаря непопулярности Генриха становился могущественной фигурой в стране.
Наконец, она решила освободить маршалов. После всех слухов стало невозможным убить их в тюрьме. Королю придется умиротворить каким-то образом пленников.
Когда Катрин обдумывала предложение сына, касающееся Блуа, ей сообщили новость: Торе и Меру начали военные действия на юге. К счастью, де Гиз справился с мятежниками. Он с большим успехом сделал это под Дормансом; битва закончилась таким поражением гугенотов, что Аленсон уже не мог упорствовать.
Улицы Парижа были заполнены людьми. Нищие и бродяги прошли много миль, чтобы присутствовать в городе во время торжеств. Нищие не казались такими несчастными, как обычно. Говорили, что это великий день в истории Франции.
Мрачный и злой король стоял у окна в своих луврских покоях. Да, мир был восстановлен в важный момент, причем король и католики одержали победу. Ревность обжигала сердце короля; он даже пинал ногами приближавшихся к нему болонок. Милашки не радовали короля своим присутствием.
Он слышал крики людей, доносившихся с улицы. Так они должны были приветствовать своего короля, но никогда не делали этого. Человеку, ехавшему сейчас сквозь толпу, не приходилось выслушивать непристойную брань.
Он въехал в город через ворота Сент-Антуан; он был на голову выше своих приближенных и держался в седле с природной грацией и достоинством; неистовые крики вырывались из глоток торговцев, женщин, высовывавшихся из окон, чтобы взглянуть на красавца, нищих, студентов и карманников.
— Да здравствует славный герцог!
Он явился прямо из Дорманса; видя его раны, полученные в сражении, люди сходили с ума от радости — им казалось, что небеса благоволят к их кумиру. На щеке Генриха де Гиза красовался свежий шрам — по мнению многих, точно такой рубец был на лице его отца, Франциска де Гиза, Меченого.
Толпа бурно приветствовала героя.
— Да здравствует Меченый! Свершилось чудо. Меченый вернулся.
103 
