Я написал рассказ на злобу дня — о голодающих и послал в «Сев<ерный> вестник» * . Попросил 250 р. за лист. Условия мои приняты.
Завтра посылаю рассказ в «Север» * .
Если Вы будете покупать выигрышные пятирублевые билеты для себя и для своих подписчиков, то купите и мне два билета или 10 купонов. Я привезу Вам десять руб. Простите, что беспокою таким пустяком, но в Москве билеты расхватают в один час, и я останусь без надежды выиграть 100 тысяч.
Я еще не получил конца корректуры «Дуэли» и думаю, что чтение корректуры по обстоятельствам, от меня не зависящим, продлится до начала декабря; значит, книга может не выйти в декабре * .
Ежов порядочный и толковый парень, но надо его на вожжах держать и постоянно направлять его то вправо, то влево. При таком условии из него выработается хороший работник.
Будьте здоровы и богом хранимы.
Мечтаем все о переезде на хутор.
Ваш А. Чехов.
Две рукописи получил * . Сегодня ночью прочту.
Ленскому А. П., 29 ноября 1891 *
1048. А. П. ЛЕНСКОМУ
29 ноября 1891 г. Москва.
29 ноябрь.
Дорогой Александр Павлович, зять покойного В. П. Бегичева г. Голубев прислал мне счет * , который просил передать А. М. Кондратьеву. Но так как адрес Алексея Михайловича мне неизвестен, то счет посылаю Вам для передачи по адресу.
Я давно уже болен, давно уже не выхожу из дому и забыл, что значит свежий воздух и холод. Дела мои пошли на поправку, и скоро я стану выходить, и первым делом — к Вам. Говорят, Вы на меня сердитесь за что-то * , ну, а я по-прежнему всей душой расположен к Вам, и для меня было бы большим удовольствием повидаться с Вами. У меня была инфлуэнца, а после нее отчаянный кашель и скрипенье в правом легком.
Поклон Лидии Николаевне * .
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 30 ноября 1891 *
1049. А. С. СУВОРИНУ
30 ноября 1891 г. Москва.
30 ноябрь.
Возвращаю Вам две присланные Вами чрез контрагентство рукописи. Один рассказ — индийская легенда * . Цветок лотоса, лавровые венки, летняя ночь, колибри * — это в Индии-то! Начинает с Фауста, жаждущего младости, и кончает «благом истинной жизни» * во вкусе Толстого. Я выкинул кое-что, выгладил и получилась сказка, хотя и неважная, но легкая и которая прочтется с интересом. Другой рассказ * безграмотен, сделан по-бабьи и аляповато, но есть фабула и некоторый перец. Я, как увидите, сократил его вдвое. Оба рассказа печатать можно. И мне кажется, что если набрать таких рассказов побольше и потом прочесть их в корректуре, то может выйти интересный и разнообразный рождественский номер. Во втором рассказе участвует елка, кстати сказать.
Ежов мало видит и мало знает, но погодите произносить над ним приговор. Авось у него с Лазаревым и выйдет что-нибудь. Лазарев умен и не стал бы писать про московские газеты * . Вы ничего не будете иметь против, если к будущей субботе я напишу московский фельетон? * Хочется тряхнуть стариной.
А я всё мечтаю и мечтаю. Мечтаю о том, как в марте переберусь из Москвы на хутор, а в октябре-ноябре приеду в Питер жить до марта. Хочется прожить в Питере хоть одну зиму, а это возможно только при одном условии — если я в Москве не буду иметь берлоги. И мечтаю, как все пять месяцев я буду говорить с Вами о литературе и делать в «Новом времени» то, что я умею. А на хуторе медицина во всю ивановскую.
Был у меня Боборыкин * . Он тоже мечтает. Говорил мне, что хочет он написать нечто вроде физиологии русского романа, его происхождение у нас и естественный ход развития. Пока он говорил, я никак не мог отрешиться от мысли, что вижу перед собой маньяка, но маньяка литературного, ставящего литературу паче всего в жизни. Я в Москве у себя так редко вижу настоящих литераторов, что разговор с Боборыкиным показался мне манной небесной, хотя в физиологию романа и в естественный ход развития я не верю, т. е., может быть, и есть эта физиология в природе, но я не верю, чтобы при существующих методах можно было уловить ее. Боборыкин отмахивается обеими руками от Гоголя и не хочет считать его родоначальником Тургенева, Гончарова, Толстого… Он ставит его особняком, вне русла, по которому тек русский роман. Ну, а я этого не понимаю. Коли уж становиться на точку зрения естественного развития, то не только Гоголя, но даже собачий лай нельзя ставить вне русла, ибо всё в природе влияет одно на другое и даже то, что я сейчас чихнул, не останется без влияния на окружающую природу.