Особенно,... 
76 
— Отчеты всегда читались так, что и понять нельзя было… Делалось ли это умышленно или нет, сказать наверное не могу…
Рыков признавал ее только как одно из своих орудий. Когда одному исправнику захотелось однажды в каком-то случае показать свою самостоятельность, Рыков срезал этот «центр уездной власти» такой фразой:
— Важная птица! Да ежели я захочу, так завтра же мне целый вагон исправников привезут!
Рыкова рекомендует свидетель как человека грубого, честолюбивого, мстительного; человеческого достоинства этот жировик не признавал. Призывая, например, к себе на дом кого-нибудь из служащих и уведомленный о его приходе, он говорил: «Пусть подождет!» Служащий ждал в передней час, два, три… день… до тех пор, пока лакей не уведомлял его, что «сам пошел спать»… Для служащих у него были: передняя и «ты»… Дальше этих двух выражений барствующего холуйства отношения его к людям не шли… Людей, которые ему почему-либо не нравились, он выживал всячески… На одних делал донос в неблагонадежности, других выпроваживал «административным порядком»… Некий Соколов, дерзнувший в его присутствии насвистывать, был выпровожен таким образом.
— Привезли его через полицию на вокзал, вручили билет III класса и — айда.
Той же участи подвергся и другой смельчак, игравший в отсутствие Рыкова на любительском спектакле… Рыкова не стесняли «ни время, ни пространство», и не верилось даже в существование власти, могущей сковырнуть эту титаническую силу или хотя бы сбить спесь…
— Одевался он в шитый золотом мундир и белые, генеральские панталоны. Грудь его была увешена орденами, как русскими, так и иностранными. Между последними был также и персидский орден «Льва и Солнца» * .
— Вы на любительских спектаклях участвовали? — спрашивает Рыков г. Альбанова, во все время показания которого он сидит, как на иголках…
— Да, всегда.
— Вы считаетесь там хорошим актером, оттого-то так и показываете.
Председатель объявляет Рыкову, что если он будет оскорблять свидетелей, то его выведут из залы… Но Рыков не успокоивается.
— Он меня больше оскорбил своим показанием!.. Прошу занести его показание в протокол! Он оскорбил и министерство иностранных дел! «Льва и Солнца» я получил от самого шаха за собственною его подписью! и так далее.
Засим показывает уездный врач Битный-Шляхто… Показание его по характеру однородно с предыдущим и режет Рыкова пуще ножа острого. Он рассказывает свои личные похождения в роли человека, обвиненного Рыковым в неблагонадежности… Чего только не претерпел этот пожилой и заслуженный врач! И нечаянный перевод из нагретого места в Касимов * , и требование знакомым исправником «паспорта», и приказание выехать «немедленно»… Проходя все тартары человека, желающего узнать, за что его гонят, он тут только понял, как силен и властен был Рыков!
— Если со мной проделывал он такие штуки, то что же стоило ему удалить какого-нибудь мещанина!
— Вы поляк? — силится Рыков скомпрометировать «политически» свидетеля…
— Но ведь вы русскоподданный? — парализует его некрасивый вопрос г. Муравьев.
— Да, и учился в московском университете…
Далее г. Шляхто описывает скопинские «предержащие власти». Ныне умерший мировой судья Александровский, состоявший должным банку 100 тыс., был образцом неправедного судьи. Судил он так, как хотел Рыков, и за это получил в народе прозвище «рыковского лакея». Однажды этот рыковский лакей решил какое-то дело так праведно, что на съезде товарищ прокурора Шереметьевский нашел нужным донести о действиях Александровского куда следует…
— Скажите Шереметьевскому, что его переведут! — постращал всесильный Рыков.
И этот судья держался на месте три трехлетия, благодаря «всеобщей уездной деморализации», как старается доказать волнующийся г. Одарченко, или благодаря «всеобщей денежной зависимости от Рыкова», как утверждает г. Шляхто.
Следующий свидетель г. Треммер рассказывает, что во время краха, когда в Скопин прибыл прокурор судебной палаты, Рыков не падал духом.
— Говорил о Гамбетте, Биконсфильде * , но о положении дел ни слова…
Очевидно, всесильному тузу не верилось ни в арест, ни в тюрьму…
<10. 3 декабря>
Вечер девятого дня. Газетчики, предвкушая наслаждение, облизываются, а публика, охотница до пикантностей, притаила дыхание…
76 
