Особенно,... 
106 
Много раз я уже открывала рот, чтобы сообщить Фелисити, что должна ехать. А потом вспоминала, что с радостью воспользовалась ее поездкой, чтобы удрать из Англии. И теперь я не могла бросить Фелисити, когда она нуждалась во мне. Вот только одного я не знала: как спасти ее от человека, за которого она вышла замуж. Я просто составляла ей компанию в течение дня.
Я начинала привыкать к жаркому полуденному солнцу, к тучам мух, к запаху жарящихся бифштексов. Казалось, здесь все питались только бифштексами. Вокруг бродили вечно голодные собаки. Они казались очень свирепыми. Я всегда носила собакам объедки, и спустя короткое время они стали ласкаться ко мне. В дом приходило много мужчин, все загорелые дочерна и в соломенных шляпах с лубяными сетками, чтобы отгонять вездесущих мух. Они сидели на кухне, играли в карты и потягивали эль.
Часто еду готовили на воздухе. Огромные ямы набивали бумагой, и мясо жарилось над ними, как в гриле. Капающий с мяса жир поддерживал огонь, мясо они ели полусырым. Мужчины пели песни про вальсирующую Матильду и что-то там насчет кенгуру, а при виде нас у них на лицах появлялось какое-то глумливое выражение — негодование, смешанное с восхищением.
Уильям Грэнвилл часто проводил время с этой компанией. Вечерами они сидели у дома, и я слышала их из своей комнаты. Они хохотали, пели и громко разговаривали, и непрерывно пили.
Я лежала в постели, прислушиваясь к ним, твердя себе, что первым же дилижансом уеду в Сидней. Остановлюсь в отеле до среды, а потом отправлюсь на Карибу.
Но наступало утро, я видела Фелисити и понимала, что не могу пока ее оставить.
Я пробыла в имении уже неделю. Она показалась мне месяцем. Я много ездила верхом. Фелисити всегда выезжала со мной. Часто мне казалось, что она вот-вот доверится мне, но она по-прежнему молчала. Я решила сказать ей, что должна ехать и если ей здесь так не нравится, пусть едет со мной.
Однако я не была уверена, так ли это умно — советовать жене оставить мужа.
А пока эта страна меня просто завораживала. Это был край контрастов. Так много было красоты. Я восторгалась огненными деревьями с коралловыми цветами или серыми с розовой грудкой какаду, которых здесь называли «гала». Это была необыкновенная красота. Но рядом были целые мили земли, поросшей колючим кустарником, рои насекомых, каких нам никогда не доводилось встречать дома — волосатых пауков, маленьких многоножек, забиравшихся в дом, и нескончаемых мух. Милли Мейкен держалась настороженно, ступала бесшумно и, по-моему, терпеть не могла нас обеих, но кто мне не нравился больше всего — так это Уильям Грэнвилл.
После нашего приезда прошла неделя. В ту ночь мужчины как обычно болтали и выпивали. Я слышала взрывы хохота. Была почти полночь.
Я всегда чувствовала себя неуютно до тех пор, пока Уильям Грэнвилл не поднимался в комнату, которую делил с Фелисити, и только после того, как за ним закрывалась дверь, я могла заснуть. Дверь моей комнаты не запиралась, и я боялась, что он явится ко мне.
Грэнвилл взбирался по ступенькам, что-то бормоча себе под нос, и я догадалась, что он выпил больше обычного.
Я услышала, как затворилась дверь спальни. Я вновь говорила себе, что пора готовиться к отъезду, и решила поговорить с Фелисити утром.
Лежа и обдумывая, что ей сказать, я услышала, как открылась какая-то дверь. Я сразу насторожилась. Выскользнула из постели, выжидая, что будет дальше.
Двери закрывались неплотно, и сбоку была щель, сквозь которую был виден коридор. Сердце мое замерло. По коридору шел Уильям Грэнвилл в ночной сорочке, доходившей ему до колен. Я вздрогнула от недоброго предчувствия. Я уже была готова защищаться и подумала: «Ну, нет, утром уезжаю».
Грэнвилл остановился и стал открывать дверь в середине коридора. Это была комната миссис Мейкен.
Он вошел внутрь.
Я прислонилась к двери, тяжело дыша от облегчения.
Все лишь подтверждало то, о чем я уже догадалась. По крайней мере, он не пытался войти в мою комнату.
Стало быть, миссис Мейкен была любовницей Уильяма Грэнвилла, отсюда и ее негодование по поводу вторжения его жены. Это было чудовищно. Под той же крышей и всего за несколько дверей от комнаты, где лежала его жена!
— Этот человек — чудовище, — сказала я себе. Заснуть уже было невозможно. Я закуталась в халат и уселась у окна.
При ярком звездном свете окрестности выглядели очень причудливо. Серые эвкалипты вдали были похожи на призрачных часовых.
106 
