23 
Многозначительно стучали часы.
Тете Шарлотте становилось все хуже, она не могла уже вставать с кровати. Доктор Элджин объяснил, что ушиб спины повлиял на ее болезнь. Ее спальня превратилась в кабинет. Тем не менее она цепкой хваткой держала бухгалтерские книги и не давала мне даже взглянуть на них. Продажа и частично покупка перешли в мое ведение, хотя всю документацию первой подписывала она, и счета проходили исключительно через ее руки. Я была крайне занята и с большим рвением относилась к работе. Когда же Эллен или миссис Бакл переводили разговор на замок Кредитон, я делала вид, что меня это совершенно не интересует.
Однажды, выйдя из комнаты тети Шарлотты, доктор Элджин выразил желание поговорить со мной.
– Ее здоровье все ухудшается, – сказал он. – Вам не обойтись без помощи. Скоро она окажется совсем прикованной к кровати. Советую нанять сиделку.
Я поняла, что это необходимо, но заметила, что сначала должна обсудить этот вопрос с тетей.
– Обсудите, – согласился доктор. – Давите на то, что вы не в состоянии одновременно вести дела и быть сиделкой. Ей необходима квалифицированная патронажная сестра.
Поначалу тетя Шарлотта была против, но в конечном итоге она сдалась. И с появлением Чантел Ломан наша жизнь изменилась.
Как мне ее описать? Своей хрупкостью она напоминала мне дрезденскую фарфоровую статуэтку. Ее волосы были того поразительного оттенка, который прославился благодаря Тициану, она обладала густыми бровями и темными ресницами, а глаза ее были ярко-зеленого цвета. Я никогда не встречала более привлекательной девушки. Дрезденский вид ей придавали прямой носик, нежный цвет лица и изящная фигура. Единственным ее недостатком был маленький рот, но я считала – эта мысль пришла мне в голову, когда через мои руки проходили лучшие предметы искусства, – что истинная красота всегда несовершенна. Совершенная красота и в искусстве, и в природе надоедает, легкий же недостаток делает предмет восхитительным. Такой мне виделась Чантел.
Когда она впервые вошла в «Дом Королевы» и села на резное кресло времен Реставрации, случайно оказавшееся в холле, я подумала: «Она здесь не останется. Больше сюда она не придет».
Но я ошиблась. Потом она объяснила, что ее поразили и дом, и я. Я выглядела такой грозной. Типичная старая дева в твидовом костюме и строгой блузке, прекрасные волосы зачесаны назад, и вся их красота пропадала – настоящее преступление.
Чантел обладала специфической манерой разговора – она подчеркивала определенные слова, а заканчивая предложение, издавала смешок, будто подсмеивалась над самой собой. Профессия сиделки менее всего подходила ей.
Я отвела ее к тете Шарлотте, и неожиданно – вернее, совершенно естественно – тете Шарлотте она понравилась. Я сказала Эллен, что Чантел может легко и свободно обворожить любого.
– Она настоящая красавица, – заметила Эллен. – Теперь все пойдет по-другому.
Так и случилось. Она была веселой и деятельной. Тетя Шарлотта даже стала меньше ворчать. Чантел очень заинтересовал дом, и она облазила его сверху донизу. Позже она призналась мне, что интереснее дома она никогда не видела.
Уложив тетю Шарлотту спать, она приходила ко мне в комнату поболтать. Думаю, она была рада, что в доме есть человек примерно ее возраста. Мне было двадцать шесть лет, а ей двадцать два, но жизнь ее была интересней: со своей последней пациенткой она немного путешествовала, и поэтому казалась мне женщиной, умудренной опытом.
Жить стало гораздо веселее и мне, и остальным в доме. Эллен она очень нравилась; наверняка она рассказала ей о мистере Орфи. Даже миссис Мортон была более общительна с ней, чем со мной, и именно от Чантел я узнала, что у миссис Мортон есть дочь-калека, которая живет с незамужней сестрой миссис Мортон в пяти милях от Лангмаута. Туда-то она и ездила в выходные дни, а потом возвращалась в «Дом Королевы» терпеть причуды тети Шарлотты и неудобство, чтобы находиться от дочери неподалеку. Она не могла дождаться дня, когда сможет уйти на пенсию и жить вместе с дочерью.
– И она тебе все рассказала? – изумилась я. – Как ты этого добилась?
– Люди любят разговаривать со мной, – сказала Чантел.
Ей нравилось смотреть из окна моей комнаты на сад и реку. Она называла их восхитительными. Она живо интересовалась всем и вся. Она даже начала изучать антиквариат.
– Антиквариат олицетворяет деньги, – говорила она.
23 
