Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
77 
– Вы не в своем уме, – прошептала Диана. Али окинул ее презрительным взглядом:
– Посмотрите лучше на себя. Ханжи. Лжецы. Развратники. Да чем вы сами лучше меня? Британия! Разворовала полмира и жиреет на награбленном. А ваши собственные отцы? Разве они не грабили мертвецов в их могилах? Британский музей! Выставка ворованного, и больше ничего!
Диана с ужасом смотрела на Али. Да, перед ней стоял маньяк, но в его словах, как ни странно, была доля истины.
Джек сказал:
– Итак, все или ничего. Тогда пусть будет ничего, потому что в противном случае мир утонет в кровавой смуте.
Али, прищурившись, посмотрел на Джека:
– Может быть, вы измените свое решение, когда узнаете о находке, сделанной угольной компанией «Хедли».
– Что?!
– Как, разве я не говорил? Мои инженеры обнаружили в землях Беч Хэвена богатейшие залежи угля. Крупнейшие в Англии. Несколько месяцев тому назад я заключил с компанией «Хедли» контракт на их разработку. Сразу после Нового года имение Беч Хэвен будет снесено с лица земли.
Джек посмотрел на Диану. В глазах его было отчаяние. Она вспомнила слезы Джека в ту ночь, когда они тушили беседку. Беч Хэвен будет снесен с лица земли! Это был смертельный удар. Джек этого не перенесет.
Джек стоял с белым как снег лицом и не мог вымолвить ни слова. Точку в разговоре поставил Али Паша.
– Подумай обо всем хорошенько, Джек, – сказал он. – Твой крайний срок – тридцать первое декабря. Или ты отдаешь мне все, или на следующий день на месте Беч Хэвена начнут рыть угольную шахту.
18
Джек и Диана со всеми предосторожностями вернулись к себе в Сохо, не переставая думать о том, что же им делать дальше. Отдать сокровища в руки маньяка? Невозможно! Но тогда – гибель Беч Хэвена.
Прошло несколько дней. Джек часто и подолгу отлучался куда-то. Диана предполагала, что он пытается через своих многочисленных знакомых найти возможность выручить Беч Хэвен из рук Али Паши, но она ни о чем не спрашивала Джека. Самой же Диане положение казалось совершенно безнадежным.
Рождество они встретили незаметно, совершенно не ощутив прихода праздника. Правда, Диана постаралась сделать праздничный стол, но Джек едва притронулся к еде.
Чем меньше оставалось до рокового дня, назначенного Али Пашой, тем мрачнее становился Джек, тем чаще он замыкался в себе, не замечая вокруг себя ничего и никого. Джек стал пропадать из дома по ночам и возвращался под утро, и всякий раз от него сильно пахло бренди. Диана еще никогда не видела Джека таким подавленным и мрачным. Он почти не спал и если не уходил куда-нибудь, то молча мерил шагами маленькую гостиную в квартирке, которую они снимали, или часами стоял у окна, глядя пустыми глазами на праздничную толпу, бурлящую на улице.
Диана остро чувствовала его боль. Она находила утешение только в том, что ухаживала за Шейлой. Та постепенно поправлялась. Они все чаще говорили друг с другом, хотя пока их разговоры оставались бессвязными – словно беседа совершенно чужих людей, едва начинающих узнавать один другого. Шейла всячески уходила от разговоров о своем прошлом и об их жизни со Стаффордом. Диана чувствовала, что такие темы почему-то неприятны Шейле, но не могла понять почему. О чем они говорили часто и много, так это о Египте. Диана просто заново открывала для себя эту удивительную страну с ее двухтысячелетней историей, полной взлетов и таких же стремительных падений.
– Эти две тысячи лет, – говорила Диане Шейла, – научили наш народ верить в судьбу, сделали нас фаталистами. Мы были со щитом, но были мы и на щите. Когда-то Египет правил миром, был богатейшим государством на Земле. И что с нами стало теперь? Нас раздробили, нас рассеяли по миру. Нас разграбили. Наше прошлое, наше священное прошлое, стало экспонатом в музеях захватчиков. На нашу землю пришли алчные люди – такие, как Али Паша, – и пока Египет не избавится от них, он будет обречен на прозябание.
Шейла живо интересовалась прошлым Дианы, и та долгими часами рассказывала свой матери о себе: о своей близости с отцом, о детстве, о школе, о том, как непросто складывались ее отношения с Пруденс, которую она тогда считала своей матерью. Но Пруденс оказалась лишь мачехой – холодной и равнодушной. Диана рассказывала о себе, и душа ее при этом смягчалась и успокаивалась, словно все обиды, жившие в ней, уходили прочь.
Что-то менялось в душе Дианы. Она начинала многое видеть по-другому, меняла свои оценки людей и событий. Мир представал перед ней в новом свете. В этом ей помогали слова и мысли Шейлы – всегда мудрые и взвешенные. Сердце Дианы наполнялось чувствами, существование которых она прежде отвергала. Она очень привязалась к Шейле, полюбила ее всей душой, несмотря на то, что по-прежнему знала совсем немного о ее прошлой жизни. Ей доставляло огромное удовольствие говорить с матерью – казалось, Диана наверстывала все то, что было упущено ею в детстве и юности.
77 
