57 
— Эй, парень, ты еще не вышел из того возраста, когда надирают задницу.
— Верно. Но на этот раз ты, возможно, не справишься.
— После всего, что я делал…
— Тебе не нужно было ничего делать. Я не просил тебя приезжать сюда. Не просил ходить за мной как собака, почуявшая лису. Я все держал под контролем.
Отец презрительно кивнул.
— Упрямый, тупой да еще слепой. — Он покинул кухню и направился к входной двери, взял куртку и сунул ногу в один сапог. — Тебе еще повезло, что они приехали.
— Они мне не нужны. Она ничего не сделала.
— Кроме того, что отравила викария.
— Случайно, па.
Отец обул второй сапог и выпрямился.
— Сын, тебе надо молиться. Над тобой сгущаются тучи. В деревне. В Клитеро. По всей дороге до Хаттон-Престона. Дай бог, чтобы сотрудники Ярда не унюхали что-нибудь в постели твоей подружки.
Он выудил из кармана кожаные перчатки и стал их натягивать. Молчал до тех пор, пока не водрузил на голову форменную фуражку. Потом пристально взглянул на сына:
— Ты был со мной откровенным? Ничего не скрыл а?
— Па…
— Ведь если ты что-то скрыл ради нее, ты пропал. Ты в мешке. Это статья. Пойми!
Колин понимал беспокойство отца из-за нависшей над сыном угрозы, если сокрытие каких-то обстоятельств приведет к повторному следствию, но отец также не мог смириться с тем, что Колина никогда не интересовала карьера, что он не стремился к более высокому званию. В свои тридцать четыре года он по-прежнему оставался деревенским констеблем, и отец подозревал, что это неспроста. «Мне это нравится» звучало неубедительно, так же как «Я люблю деревенскую жизнь». Несколько лет назад старший инспектор еще мог бы купиться на отговорку «Я не могу оставить свою Энни», но теперь он приходил в ярость, если Колин заговаривал об Энни, в то время как у него была Джульет Спенс.
И вот теперь мог разразиться страшный скандал, если выяснится, что его сын помог скрыть преступление. Он было успокоился, когда жюри присяжных вынесло свой вердикт. А нынче ему снова предстоит с ужасом ждать, пока Скотленд-Ярд не закончит расследование и не подтвердит, что преступления не было.
— Колин, — снова спросил отец. — Ты был откровенен со мной, да? Ничего не скрыл?
Колин посмотрел отцу прямо в глаза.
— Я ничего не скрыл, — сказал он.
Лишь затворив за отцом дверь, Колин почувствовал, что его ноги слабеют. Он схватился за дверную ручку и прижался лбом к дереву.
Повода для озабоченности не было. Никто и не должен об этом знать. Ему и самому не приходило это в голову, пока парень из Скотленд-Ярда не задал ему вопрос о Джульет и пистолете.
Он явился для разговора с ней, получив три разгневанных телефонных звонка от напуганных родителей, чьи сыновья набедокурили на территории Коутс-Холла. Она жила в Холле в коттедже смотрителя тогда уже больше года — высокая, угловатая женщина, замкнутая, зарабатывавшая на жизнь выращиванием трав и составлением лекарственных сборов; она неустанно ходила по полям вместе с дочкой, редко появлялась в деревне. Продукты покупала в Клитеро, садовые принадлежности в Бернли. Травы продавала в Лейнсшоубрид-же. Иногда возила дочь на экскурсии, но выбирала всегда необычные места, к примеру, Музей текстиля Льюиса, а не Ланкастерский замок, или коллекцию кукольных домиков, а не морские аттракционы в Блэкпуле. Правда, об этом он узнал позже.
Поначалу, когда он трясся в своем «лендровере» по разбитой дороге, он думал лишь об идиотизме этой женщины, выстрелившей в темноту в трех мальчишек, которые кричали на краю леса, подражая различным зверям. Да еще из дробовика. Что угодно могло случиться.
В тот день солнце струилось сквозь дубовую рощу. Деревья уже покрывались зеленым бисером. Зима уходила, начиналась весна. Он ехал по этой чертовой дороге, которую Таунли-Янг отказывались ремонтировать уже с десяток лет, когда в открытое окошко до него долетел резкий аромат срезанной лаванды, а вместе с ним одно из пронзительных воспоминаний об Энни. Оно было таким слепящим, таким реальным, что он ударил по тормозам, почти ожидая, что она выбежит к нему из лесной чащи, там, где больше ста лет назад густо росла лаванда, когда Коутс-Холл был подготовлен к приезду жениха, который так и не прибыл.
Они бывали тут тысячи раз, он и Энни, и она обычно рвала лаванду, когда шла по дороге, наполняя воздух запахом цветов и листвы, собирая почки, чтобы дома положить их в сашетки к шерстяным вещам и в белье. Он вспоминал эти сашетки, неуклюжие тюлевые мешочки, завязанные розовой ленточкой с бахромой. Они рассыпались через неделю. Ему потом приходилось извлекать из своих носков кусочки лаванды, стряхивать их с рубашек. Но, несмотря на его протесты, мол, ладно тебе, какая от них польза, она все равно запихивала их во все уголки дома, даже в его ботинки, приговаривая, что это от моли.
57 
