Он почувствовал, как к его голове прикасаются чьи-то руки, и боль слабеет.
– Смотри теперь, – снова обратился к нему голос. – Что ты видишь?
– Что-то белое, – с трудом выговорил Кантор, пытаясь вспомнить, кому принадлежит этот голос.
– А слышишь хорошо?
– Да.
– Голова болит?
– Да.
– Тошнит?
– Еще как.
– Поверните его на бок, – скомандовала женщина. – А то еще захлебнется. Не на этот, на другой.
Туман слегка прояснился, и он обнаружил, что лежит на чем-то вроде стола.
– Не двигайся, – скомандовал все тот же голос. – Буду шить.
Кантор наконец узнал эти резкие командирские интонации.
– Стелла?
– Очень хорошо, – одобрительно сказала женщина, ковыряясь у него в волосах. – Узнал. Это радует. Красоту пришлось попортить, но ничего, волосы не голова, отрастут. Сейчас будет больно…
– Как я сюда попал? – спросил он и тут же стиснул зубы, так как Стелла, видимо, принялась шить.
– В карете «скорой помощи», – пояснила она. – Как голова?
– Лучше. Что со мной?
– Что ты помнишь?
Он напряг память и с трудом вспомнил, что с кем-то целовался на улице. Потом – драку и девушку с пистолетом.
– Ольгу помню, – сказал он. – И пистолет.
– А как она фанги нажралась, помнишь?
– Какой фанги?
– Твоей, засранец. Я все скажу Амарго, пусть он тебе клизму трехведерную поставит за наркотики.
Кантор прикрыл глаза, пытаясь понять, что происходит. При чем тут наркотики? Ольга сама по себе, а фанга лежала себе в кармане и никого не трогала…
– Не помню, – сказал он.
– А кто ее трахал, тоже не помнишь?
– А ее кто-то трахал? – Кантор попытался подняться, но голова взорвалась новой волной боли, и его тут же стошнило.
– Понятно, – так же холодно и невозмутимо сказала Стелла и скомандовала: – Все, вытирайте стол, перевязывайте, и можно дальше колдовать.
– На первый раз хватит, – отозвался другой женский голос, мягкий и певучий. – Теперь ему надо полежать, а еще лучше – поспать.
– Послушайте, матушка Нивуль, в моем кабинете сидят несколько разгневанных людей, которые горят желанием его добить, а он не может ни слова сказать в свое оправдание. Что можно сделать?
– Ничего. Память сама восстановится за пару дней, а колдовством тут не поможешь. Спросите лучше у девушки. Как она себя чувствует?
– Еще не знаю. Ею занимается отец Флоренто и медсестры. Моя помощь там не требуется.
– Попробуйте расспросить ее, как только придет в сознание. У нее провалов в памяти не должно быть.
– Что случилось? – простонал Кантор. – Стелла, объясни. Что с Ольгой? И с моей головой?
Стелла обошла стол, так чтобы он мог ее видеть, и снова показала три пальца.
– Сколько пальцев?
– Три. Объясни же, что случилось.
– Что-что… – Стелла отошла в сторону и достала сигарету. – Сотрясение мозга с тобой случилось, наркоман-склеротик! Череп у тебя хороший, крепкий. Чего нельзя сказать о его содержимом. О мозгах то бишь. Я вообще сомневаюсь в их существовании. Что ты делал у Ольги?
– Музыку слушал… – с трудом вспомнил Кантор.
– Молодец, – одобрила Стелла. – А еще? Думай. Кто ее трахал и каким образом она наелась фанги в таком количестве, что ее до сих пор откачивают?
– Не помню… Может, и я… А может, и нет…
– Ты? У тебя что, галлюцинации? Ты хоть помнишь, кто ты такой?
Скрипнула дверь, и девичий голосок спросил:
– Мэтресса Стелла, что у вас?
– Ничего, – отозвалась Стелла. – Сотрясение и амнезия. А что там Ольга?
– Еще работают. Что ребятам сказать?
– Пусть идут домой и не шляются по клинике. И ничего пока не говорят королю, не хватало, чтобы сюда еще его величество заявился и потребовал объяснений. Сами-то они что думают?
– До сих пор спорят. Элмар говорит, что он ее накачал наркотиками сверх меры и сбежал, бросив на произвол судьбы. Жак считает, что она пыталась покончить с собой, потому что он ее изнасиловал. А Азиль утверждает, что действует проклятие и что ей не надо было связываться ни с кем, кроме своего «мертвого супруга». Вот, дескать, связалась, отдалась, и как результат – оба в больнице.
– Выгоняй этих философов и попробуй расспросить Ольгу, когда придет в себя. Ерунду какую-то городят…
Дверь хлопнула, и по коридору простучали каблучки.
– Вспомнил еще что-нибудь? – спросила Стелла. – Гипотезы наших гениев тебе ничего не напомнили?
– Я ее не насиловал, – только и смог выговорить Кантор.
– Вот в это охотно верю. Попробуй еще что-нибудь вспомнить.