Особенно,... 
82 
— А как Заговорщики попали в Лиссабон? — поинтересовался Эстебан, пока сеньорита Остманн давала ему прикурить.
— Пойдемте дальше, — сказала она вместо ответа.
Его воля снова растворилась в ее водянистом взгляде, который словно бы подавлял любую попытку выразить несогласие, проявить непокорность. Взгляд этот, пронзительный и властный, каким-то образом, будто просверливая лоб, проникал в самую глубь — туда, где крутились мысли, зарождались чувства, в ту область, которую Эстебан привык считать исключительной, недоступной посторонним частью своей личности. Пока они спускались по извилистым улочкам Алфамы, он неожиданно вспомнил, что однажды уже испытал подобное ощущение: кто-то чужой взломал его черепную коробку и хозяйничает в мозгу, завладевая сокровенной информацией; это случилось в тот вечер, когда Эстебан вышел из лавки Альмейды с ангелом под мышкой — именно тогда им внезапно овладело необъяснимое чувство паники, и он бросился бежать, потому что неведомый глаз проник в его мозг. Но сеньорита Остманн смотрела на него очень миролюбиво, ничего ужасного тут не было, и все-таки Эстебан содрогнулся, ясно поняв, что он для нее так же прозрачен, как прозрачны ее светлые глаза, в которых застыли голубые льдинки. Эстебан постарался отогнать тревожные чувства, постарался думать о чем-нибудь другом; они как раз проходили мимо украшенного зубцами собора Се, который так не нравился Эве: с ее точки зрения, собору непременно полагалось иметь готические пинакли и арочные контрфорсы. Тут Эдла Остманн вытащила из пачки очередную сигару и погладила ее длинными белыми пальцами.
— Чтобы проследить корни секты Заговорщиков, — сказала она бесцветным голосом, — безусловно, самой заметной и изощренной организации из всех известных нам в истории сатанизма, следует заглянуть в Александрию, во второй или третий век нашей эры. Вы ведь знаете, что в ту эпоху в Римской империи переживали подлинный расцвет всякого рода мистические верования, магические общества, колдуны, чернокнижники, поклонники темных и странных культов. В этом котле сформировались следовавшие одно за другим провидения Басилида, гностиков, Николая Антиохийского и Валентина. На фоне таких разнородных теологических и мистических течений, естественно было встретить псалмы, литании, заговоры и посвящения, обращенные к самым что ни на есть экзотическим божествам, да и цели у них были тоже самыми что ни на есть пестрыми: в этот период в империи с равным пылом совершались обряды на латыни, греческом, египетском и еврейском — в честь Юпитера, Исиды, Митры, Яхве, Персефоны. Некий греческий манускрипт со вставками на древнееврейском, написанный в ту эпоху, был доставлен одним византийским эрудитом во Флоренцию — город Фичино и платоников — в середине пятнадцатого века, сразу после падения Константинополя; позднее эрудит погиб во время кораблекрушения, а библиотека, где хранился манускрипт, сгорела. Но тем не менее Пико делла Мирандола или Эрмолао Барберо успели подержать его в руках, и не только они, а и некий анонимный переписчик, который спас текст от огня. В начале шестнадцатого века был известен лишь один экземпляр этого текста — он хранился в библиотеке Ватикана. Там с ним познакомился Родриго Борджа, потомок валенсианских эмигрантов, тот самый, что займет папский престол под именем Александра Шестого.
— Что это был за манускрипт? — спросил Эсте-бан. — Вернее, какой теме он был посвящен?
— В нем содержалось заклинание, — ответила Эдла Остманн, крутя в пальцах с фиолетовыми ноготками все еще не зажженную сигару. — Чтобы призвать беса Асмодея, мучителя Иова и Товия, или Аполлиона, ангела бездны, на еврейском прозванного Аваддоном-Губителем. У этого мрачного божества есть и другие прозвания: Велиал, Вельзевул, Люцифер. Текст должен был заставить Сатану предстать перед тем, кто произнесет заклинание, и тогда можно будет обратиться к нему со своими просьбами, которые дьявол обязан удовлетворить, прежде заручившись подписью просителя на особом договоре. Иными словами — легенда о Фаусте в самых различных вариантах, как ее представляют трактаты по магии. Заговорщики, видимо, появились именно в то время, когда Папа Александр предложил для оживления устраиваемых в Ватикане оргий и празднеств призвать туда дьявола. Среди членов секты находились и двое детей Папы — Лукреция и Чезаре, а также много других известных лиц — политики, художники, литераторы. Вы конечно же знаете — об этом снято множество фильмов, — что Апокалипсис предсказывает пришествие таинственного Антихриста, который откроет эру империи последних дней, за которой, в свою очередь, последует царствие Люцифера. Так вот, этот Антихрист должен родиться на свет от семени самого Сатаны. Заговорщики замыслили, чтобы дьявол, материализовавшийся с помощью заговора, соединился с женщиной, чтобы они зачали Антихриста: эта женщина должна быть высшей жрицей и носить пышный титул папессы. Лукреция Борджа, женщина неземной красоты, и стала папессой. Во время первого своего явления — если верить хроникам — Сатана предстал в странном облике, соединив в себе самым загадочным образом черты барана и высокородного господина. Он распределил должности среди паствы и отметил их знаменитой stigmata diabili — то есть печатью дьявола.
82 
