Грейс оглянулась, проверяя, нет ли рядом кого-то, кто мог бы подслушать их разговор.
— И куда ты его… убрал? — спросила она шепотом. Клэй улыбнулся и покачал головой:
— Вот на этот вопрос я никогда не отвечу. Теперь преподобный — не твоя проблема. Большего никому знать не нужно.
— Грейс?
Она повернулась и увидела стоящую чуть в сторонке Мэдлин. В руках она держала отцовскую Библию, переворачивая страницы с такой осторожностью, с таким почтением, словно они были из золота.
— Что такое? — мягко спросила Грейс, заметив блеснувшие в глазах сводной сестры слезы.
Мэдлин повернула книгу. Первая страница, которая бывает обычно чистой, содержала несколько записей с указанием дат, ссылок и примечаний. Грейс сразу узнала аккуратный мелкий почерк.
— Тебе нужно обязательно это почитать. Папа так прекрасно о тебе отзывается. Ты была для него особенной.
Особенной? Да уж. Мэдлин даже не представляла, насколько особенной.
Она переглянулась с Кеннеди. И улыбнулась сводной сестре:
— Нет, Мэдди, это ты была для него особенной.
Эпилог
Грейс лежала на спине под огромным дубом Баумгартеров, принадлежавшим теперь им с Кеннеди, и смотрела в голубое небо через пронизанную солнечными лучами крону. Зима выдалась необычно мягкая, и день стоял чудесный, один из тех дней, что напоминают о весне. Кеннеди вышел из предвыборной гонки за пост мэра, чтобы проводить побольше времени с семьей, и о своем решении нисколько не жалел. Тем более что после курса химиотерапии состояние отца заметно улучшилось.
— Сколько сегодня будет дедушке? — спросил Тедди.
— Шестьдесят, — ответил Кеннеди, обрезавший на веранде разросшиеся побеги вистерии.
Мальчики, отдуваясь после очередного состязания, лежали на траве возле Грейс.
— Ого, какой старый.
Родителей Кеннеди ждали ближе к вечеру — Отис отмечал день рождения. Грейс знала, что пора вставать — готовить, прибираться, одеваться. После Валентинова дня обещала приехать Молли. Но подниматься не хотелось — с каждым днем ей становилось все труднее отрываться от мальчиков.
— Слава богу, все говорит о том, что он еще поживет.
— Ему лучше? — поинтересовался Хит. Кеннеди щелкнул садовыми ножницами.
— Врачи говорят, что у него ремиссия, а это означает, что сейчас он здоров.
— Можно я потрогаю ребеночка? — спросил, подползая ближе, Тедди.
Грейс усмехнулась — Тедди просил «потрогать ребеночка» каждый день.
— Детка сейчас не ворочается, — объяснила она.
— А какой он будет? Большой?
— Она будет весить около четырех фунтов, — ответил Кеннеди.
Хит повернулся к отцу:
— А откуда ты знаешь, что будет девочка, а не мальчик?
— Не думаю, а просто предполагаю. Тебе ведь хочется иметь младшую сестренку?
— Ну, если она будет играть с нами в мячик.
— Да, если будет с нами играть, то мы не против, — согласился с братом Тедди.
Грейс положила руку на живот — растущий внутри нее ребенок стал для всей семьи центром притяжения и главным предметом обсуждения.
— Пока она еще большая вырастет, — пожаловался Тедди.
— Ты тоже был когда-то маленький, — сказал Кеннеди, складывая обрезанные ветки в кучку посреди двора.
— И посмотри, каким большим вырос, — добавила Грейс.
Тедди устроился у нее под боком.
— А я был такой же в животе у моей первой мамочки?
— М-м-м. — Она погладила его по волосам, обняла, чувствуя себя самой счастливой женщиной на свете.
— А я, когда родился, весил восемь фунтов, — с гордостью объявил Хит, подкатываясь к Грейс с другого бока.
Грейс улыбнулась своему старшему сыну. В такие спокойные, счастливые моменты ей хотелось остановить время и навсегда остаться в нем. Удивительно, как легко, как радостно приняли ее Хит и Тедди. Теперь они почти не отходили от нее, как будто боялись, что, если только выпустят ее из вида, она исчезнет, пропадет навсегда. Зная, что случилось с их матерью, Грейс прекрасно понимала мальчиков.
— А ты? — Она повернулась к Тедди. — Сколько ты весил, когда родился?
Он пожал плечами:
— Не знаю.
Кеннеди принес еще охапку веток.
— Шесть с половиной фунтов.
— По-моему, в твоем альбоме есть фотографии, где ты совсем маленький. Может, попросим папу сделать перерыв и посмотрим их вместе?
Тедди тут же вскочил: