Сидя рядом с шофером, я был так погружен в свои мысли, что не заметил, как «Арагон» остался позади и машина спустилась к песчаной реке шириной в полмили, окаймленной зеленью деревьев. По золотистому песку были разбросаны лесные островки; вода в этой реке текла под песком, животные приходили на водопой по ночам и выкапывали острыми копытами лунки, которые быстро наполнялись водой. Когда мы перебрались через эту реку, день уже клонился к вечеру; навстречу нам то и дело попадались люди, которые покидали голодный край, лежавший впереди, а по сторонам мелькали теперь невысокие деревья да частый кустарник. Но вот, одолев крутой подъем, мы очутились среди голубых холмов, древних, выветрелых холмов, где росли деревья, похожие на буки, а по склонам кучками лепились хижины, тянуло дымом, пастухи гнали домой коров, овец и коз, мелькали возделанные участки, и я сказал жене:
— Как похоже на Галисию.
— Да, верно. Сегодня мы побывали в трех испанских провинциях.
— Вот как? — удивился Старик.
— Никакой разницы. Только дома другие. А то место, куда нас привел Друпи, напоминает Наварру.
Те же известняковые бугры, тот же рельеф, те же деревья у рек и родников.
— Удивительная это у человека способность — влюбляться в страну, — заметил Старик.
— Ох, как вы оба любите философствовать, — сказала Мама. — Но где же мы все-таки остановимся?
— Да хоть здесь, — отвечал Старик. — Не все ли равно? Была бы вода.
Мы разбили лагерь в тени деревьев, возле трех больших родников, куда здешние женщины ходили по воду, и мы с Карлом, бросив жребий, кому где охотиться, ушли бродить в сумерках вокруг двух ближних холмов, через дорогу от лагеря, над туземной деревушкой.
— Это страна куду, — сказал Старик. — Их можно встретить на каждом шагу.
Но я встретил в лесу только стадо домашнего скота и, поразмявшись после целого дня езды в машине, к вечеру возвратился в лагерь, где никто еще не спал. Моя жена и Старик в пижамах стояли у костра, а Карл все еще пропадал где-то.
Он вернулся очень серьезный, — должно быть, не встретил ни одного куду, — бледный, мрачный и молчаливый.
Позже, у костра, он спросил, куда мы ходили, и я объяснил, что мы охотились у подножия своего холма до тех пор, пока наш проводник не услышал Карла и его спутников; тогда мы перевалили через холм и вернулись в лагерь.
— То есть как это «услышал»?
— Так он сказал. И М'Кола тоже.
— По-моему, мы тянули жребий, кому где охотиться!
— Да, конечно, — согласился я. — Но мы не знали, что забрели на ваш участок, пока не выяснилось, что вы поблизости.
— А сами-то вы нас слышали?
— Слышал какой-то шум, — ответил я. — А когда приставил ладонь к уху, проводник что-то сказал М'Кола, и тот говорит: «Бвана». Я спросил: «Который бвана?», он ответил: «Бвана Кабор», — то есть вы. Тут мы поняли, что дальше нам путь заказан, и вернулись.
Карл промолчал, но вид у него был сердитый.
— Не обижайтесь, — сказал я.
— Я не обижаюсь. Просто устал.
Я охотно поверил ему, потому что трудно найти человека великодушнее, отзывчивее и самоотверженнее Карла, но, одержимый мыслью о куду, он стал просто сам не свой.
— Хоть бы он поскорее добыл себе куду, — сказала Мама, когда Карл ушел в свою палатку принимать ванну.
— Вы забрались на его участок? — спросил Старик.
— И не думали.
— Ну, ничего, он убьет куду там, куда мы едем. Может быть, ему посчастливится даже убить самца с рогами в пятьдесят дюймов.
— Дай ему бог, — отозвался я. — Но, должен признаться, я тоже не прочь уложить такого куду.
— Уложите, дружище, — заверил меня Старик. — Не сомневаюсь в этом.
— Но когда же? Осталось десять дней.
— Мы еще и черных антилоп настреляем, вот увидите. Пусть только начнет везти.
— Сколько времени вам приходилось подстерегать куду, если место удачное?
— Бывает, что и недели три пройдет, а проклятые твари ни разу не попадутся на глаза. А бывает — они сами лезут под пулю в первое же утро. Ничего нельзя знать заранее, как и вообще, когда охотишься на крупного зверя.
— А я такую охоту люблю, — ответил я. — Но почему этому малому так везет, а, Старик? Он убил лучшего буйвола, лучшего носорога, лучшую водяную антилопу…
— Зато у вас будет лучший сернобык.
— Подумаешь, сернобык!
— Его голова очень украсит ваш дом.
— Ладно, я ведь шучу.