3 
Инспектор следственного отдела Бу Ярнебринг был одним из первых, кто вооруженный пистолетом, горячим сердцем и холодной головой ворвался в здание. Он же первым и вызвался добровольцем. Комиссар только покачал головой. Ярнебринг, даже полуголый, представлял собой такое внушительное и устрашающее зрелище, что показывать его террористам в этой щекотливой ситуации было бы неразумно. Печальную миссию возложили на двух инспекторов постарше, более мирной и округлой наружности, а Ярнебрингу и еще двоим было поручено прикрыть их в случае неожиданностей прицельным огнем.
По правде говоря, это задание было Ярнебрингу гораздо больше по душе. Он быстро вскарабкался по лестнице и занял позицию. Его товарищи с трудом взгромоздили безжизненное тело на носилки — задача и в самом деле была не из легких, если учесть, что они работали согнувшись в три погибели на небольшой лестничной площадке между этажами. Наконец они начали осторожно спускаться, волоча за собой носилки. Ярнебринг держал на прицеле дверь в коридор второго этажа — и тут он почувствовал запах, который во все последующие годы жизни мгновенно возвращал его к захвату террористами немецкого посольства в Стокгольме, — запах сожженного телефона.
А случилось вот что: он заметил в дверной щели дуло автомата и не успел повернуться, чтобы занять более удобную позицию, как из него полыхнуло пламя. Автоматная очередь в помещении прогрохотала просто оглушительно, мимо ушей, как рассвирепевшие осы, прожужжали осколки штукатурки. Но запомнил он именно запах, запах сожженного телефона. Только на следующий день, вернувшись в разгромленное посольство, Ярнебринг понял, в чем дело. Примерно в полуметре от места, где находилась его голова, пуля прочертила чуть не метровый след на черных бакелитовых перилах.
Шведская полиция не располагала ни оборудованием, ни обученным персоналом для такого рода операций. Это относилось к тем, кто засел в подвале посольства, но в еще большей степени к тем, кто руководил операцией за его пределами. И неудивительно, поскольку весь оперативный опыт полицейского корпуса Швеции базировался на трех подобных ситуациях: это убийство в югославском посольстве в 1971 году, захват самолета в аэропорту Булльтофта под Мальме в сентябре 1972 года и, наконец, так называемая драма на Норрмальмской площади в августе 1973-го, когда обычный вор взял в заложники сотрудников банка, чтобы иметь возможность требовать освобождения своего попавшего по нашумевшему делу в тюрьму подельника. И захват самолета, и история на Норрмальмской площади закончились благополучно, никто не погиб, но тогда, очевидно, действовали другие правила игры, потому что в нашем случае уже через полчаса в деле появился труп, и начальнику уголовки это очень не нравилось.
Поэтому он решил соглашаться со всеми требованиями, идти на все, выиграть время, хотя бы для того, чтобы дать стокгольмскому синдрому еще один шанс заработать в полную силу. Будучи по натуре человеком добрым, он не мог расстаться с этой мыслью.
Дело шло к вечеру. Начальник уголовки избрал тактику, называемую в шахматах «еж», — свернуться на минимальном пространстве, ощетиниться и ждать ошибки противника. Сам он все это время общался по телефону со своим непосредственным начальством, с Центральным полицейским управлением, с представителями правительства, Министерства юстиции, короче говоря, со всеми, кому удавалось до него дозвониться.
Уже в сумерках в его временном штабе появились представители немецкой полиции безопасности. Довольно невнимательно его выслушав, они исчезли, пожелав, как они выразились, составить «собственное представление» о ситуации. Через четверть часа влетел, задыхаясь, инспектор полиции правопорядка и сообщил, что эти «немецкие идиоты» ходят и раздают шведским полицейским крупнокалиберные американские армейские револьверы — чтобы, дескать, шума было побольше, чем от ваших сраных вальтеров. Начальник вздохнул и приказал немедленно прекратить эту, как он выразился, «филантропию» и проследить, чтобы все револьверы были изъяты и собраны.
— Иначе ребята-криминалисты нас не поймут, — сказал он тихо, но с явным педагогическим нажимом. — Что бы там внутри ни произошло, в свое время им придется проводить криминалистический анализ места преступления. И что это значит? Это значит, что все пули должны быть соотнесены с определенным оружием. — Уж это он знал лучше других — после двадцати с лишним лет расследования убийств.
3 
