Я не могла также не думать о том, что Эми известны все мои тайны; что она участвовала во всех моих интригах, что во всем, что я делала и дурного, и доброго, она принимала самое деятельное участие, и что с моей стороны это, кроме всего прочего, весьма опасный шаг; я обошлась с ней жестоко и невеликодушно, тем более, если вспомнить, что все ее вины происходили от ее привязанности ко мне и чрезмерной заботы о моем благополучии; теперь мне оставалось лишь уповать на то, что эта самая ее любовь ко мне и великодушная дружба удержат ее от того, чтобы отплатить мне злом за то зло, что я причинила ей: ведь я была целиком в ее власти, и она легко могла меня погубить совершенно.
Все эти мысли смущали меня несказанно, и я просто не знала, что и предпринять. Я уже стала совсем отчаиваться когда-либо ее увидеть, ибо вот уже более двух недель, как она меня покинула: а поскольку она взяла с собою все свои пожитки, а также деньги — а их у нее было немало — то у нее и не было причин возвращаться; никакого адреса, куда она переехала, никакого намека, в какой части света ее разыскивать, она не оставила. Беспокоило меня также еще одно обстоятельство, а именно, что мы с супругом порешили щедро вознаградить Эми, не принимая в расчет тех денег, какие она могла отложить сама; но мы не успели поделиться с нею нашим намерением, так что у Эми. было еще одной причиной меньше вернуться ко мне.
Все это вместе взятое — беспокойство, причиняемое мне девчонкой, которая шла за мной по пятам, как гончая собака, напавшая на горячий след и потом потерявшая его, все это, говорю, вместе с исчезновением Эми заставило меня принять решение как можно скорее ехать в Голландию: там, и только там, думала я, обрету я желанный покой. И вот однажды я сказала своему супругу, что боюсь, как бы он не рассердился на меня за то, что я ввела его в заблуждение, и что я сама уже начинаю сомневаться, будто забрюхатела: а раз так, сказала я, и поскольку вещи наши давно уже уложены и все подготовлено для отъезда в Голландию, то я готова ехать с ним в любой день, какой он назначит.
Супруг мой, которому было все равно, ехать ли или оставаться, предоставил все это на мое усмотрение: я же, поразмыслив немного, начала собираться к отъезду. Но, увы! — я пребывала в крайней нерешительности. Без Эми я была как без рук: она была моим управляющим, она следила за моей рентой (то есть за процентами с моего капитала), она вела счета, — словом, занималась всеми моими делами: без нее я не могла ничего — ни ехать, ни оставаться. Меж тем в это самое время случилось одно происшествие, касавшееся до Эми и напугавшее меня так, что я уехала — и притом без нее — в величайшем смятении и ужасе.
Я уже рассказывала, как ко мне приезжала квакерша и сообщила, что моя дочь ведет за нею неусыпное наблюдение и что она днем и ночью следит за ее домом. В самом деле, та приставила шпиона, который так успешно за нею (квакершею) следил, что она и шагу не могла ступить без того, чтобы той не стало известно.
Это стало слишком ясно, когда на другое утро после приезда квакерши (которую я оставила у себя ночевать), к моему несказанному удивлению, у моего домика остановилась наемная карета, в которой я увидела мою дочь. По счастливому стечению обстоятельств — хоть во всем прочем они складывались весьма для меня несчастливо — муж в то самое утро велел заложить карету и укатил в Лондон. Что до меня, то я не знаю, как только у меня душа с телом не рассталась; я так была поражена, что не знала, ни что сказать, ни как поступить.
Находчивая квакерша, однако, сохранила присутствие духа и спросила, нет ли у меня знакомых среди соседей. Я ответила ей, что да, совсем рядом живет дама, с которой я сдружилась и была на короткой ноге. «Да, но можешь ли ты к ней проникнуть, не выходя на улицу, задами?» — спрашивает квакерша. В нашем доме и в самом деле была дверь, выходящая в сад, которою мы обычно пользовались. «Отлично, — говорит моя квакерша, — выйди в таком случае через эту дверь и отправляйся к своей приятельнице, остальное же предоставь мне». Я тотчас выбежала, сказала соседке (ибо мы в самом деле были очень коротки), что я сегодня вдовствую, поскольку муж мой уехал в Лондон, и что я пришла к ней не просто с визитом, а на целый день, так как к моей хозяйке приехали какие-то люди из Лондона. Итак, сочинив эту правдоподобную ложь, я извлекла из сумки, которую принесла с собой, рукоделие, говоря, что не намерена целый день сидеть сложа руки.
В то время как я вышла в одну дверь, мой друг квакерша подошла к другой — встречать незваную гостью. Девица моя без дальних церемоний приказала кучеру позвонить у ворот, а сама меж тем выходит и направляется к двери дома; одна из деревенских девушек (прислуживавших в доме, ибо моим служанкам квакерша запретила выходить) открывает дверь. Гостья объявляет, что хочет видеть госпожу такую-то, называя мою квакершу, и служанка просит ее войти в дом. Затем квакерша, видя, что отступление бесполезно, тотчас направляется к ней, придав, однако, своему лицу выражение самое суровое, а так как серьезность ей была свойственна, то ей это вполне удалось.