98 
Одно неодолимое препятствие стояло на дороге бедняжки, а именно — то, что она некоторое время была служанкой в моем доме; если бы не это обстоятельство, я бы не выдержала и открылась ей. Но я и мысли не допускала, чтобы моим детям сделалось известно, какова та, коей они обязаны своим появлением на свет; я не намерена была дать им повод укорить свою мать за ее безнравственное поведение, а еще менее — своим примером оправдать подобные же поступки у них.
Таковы были мои побуждения, коими я руководствовалась; так именно и обстояло дело, ибо, если высшие силы не имеют над человеком достаточного влияния, то его подчас от худых дел удерживает мысль о детях. Но об этом после.
Впрочем, одно обстоятельство чуть было не ускорило моей встречи с бедной девушкой.
После того, как она узнала Эми покороче и обе не один раз побывали друг у дружки в гостях, моя дочь, — по годам уже взрослая женщина, — разговорившись однажды о веселье, какое царствовало в моем доме в ту пору, что она в нем служила, не без досады заметила, что ей так ни разу не удалось увидеть свою госпожу (то-есть, меня). «Ну, неудивительно ли, сударыня, в самом деле, — сказала она, — что, прослужив чуть ли не полных два года в том доме, я ни разу не видела своей госпожи, кроме как в тот знаменитый вечер, когда она танцевала в своем восхитительном турецком наряде? Да и сказать по правде, все равно я бы ее не узнала в обыкновенном платье».
Эми обрадовалась, но будучи от природы особой смышленой, не попалась на удочку и сделала вид, что пропустила это мимо ушей; мне, однако, она тут же все эти слова пересказала; должна признаться, я втайне ликовала при мысли, что она меня не знает в лицо и благодаря этой счастливой случайности, когда то позволят обстоятельства, я могу открыться ей и показать, что у нее есть мать, которой ей нет нужды стыдиться. Ведь все это время мысль, что моя дочь, быть может, знает меня в лицо, чрезвычайно меня сковывала, повергая в печальные размышления, а они, в свою очередь, и заставили меня обратить к себе вопрос, о котором я уже говорила выше; и, насколько горько было мне прежде, когда я думала, что дочь меня видела, настолько теперь мне было сладостно слышать, что это не так, и что, следовательно, она так и не узнает, кем я была, если когда-нибудь ей скажут, что я ее мать.
Впрочем, я решила в следующий раз, когда она придет к Эми, сделать опыт — войти в комнату, показаться ей и посмотреть, узнает она меня или нет. Но Эми отговорила меня, опасаясь — и вполне основательно — как бы я, поддавшись внезапному порыву материнского чувства, не выдала себя. Так что я решила покуда повременить.
Эти два обстоятельства, почему я о них и упоминаю, заставили меня задуматься о моем образе жизни и решить покончить с ним совсем, дабы моих близких не коснулось позорное пятно и я была в состоянии смело показаться собственным детям, собственной своей плоти и крови.
Была у меня еще и другая дочь, но сколько мы ее ни разыскивали, еще целых семь лет после того, как нашли старшую, мы не могли напасть на ее след. Пора, однако, вернуться к повести о моей жизни.
Теперь, когда я отчасти порвала с прежним своим положением, я могла рассчитывать на то, что и прежние мои знакомства прекратятся, а с ними вместе то мерзостное и гнусное ремесло, которым я так долго промышляла. Казалось бы, двери, ведущие к исправлению, если бы только я в самом деле искренне к нему стремилась, широко распахнулись передо мной. Однако мои старые знакомцы, как я их называла, разыскали меня в Кенсингтоне и стали вновь ко мне наведываться, и притом чаще, чем мне бы того хотелось. Но уж раз мое местопребывание сделалось известным, избавиться от их посещений можно было лишь недвусмысленным и оскорбительным для гостей отказом их принять, я же тогда еще не настолько утвердилась в своем новом решении, чтобы пойти на такое.
Хорошо уже было то, что мой старый и похотливый бывший фаворит, отныне ставший мне отвратительным, совсем от меня отстал. Однажды он, было, ко мне пришел, но я велела Эми сказать ему, что меня нет дома. Она произнесла это таким тоном, что милорд на прощание оказал ей холодно: «Ну что ж, миссис Эми, ваша госпожа, я вижу, не желает, чтобы ее посещали, передайте ей, что я больше не стану ей докучать — никогда». И уходя, еще дважды или трижды повторил: «никогда».
Мне было немного совестно, что я так жестоко с ним обошлась, ведь как-никак я от него получила немало подарков; но, как я уже говорила, он сделался мне противен, и если бы я решилась перечислить некоторые из причин, благодаря которым он мне опротивел, я думаю, всякий бы одобрил мой поступок; но эту часть невозможно обнародовать, так что я оставляю ее и возвращаюсь к своему рассказу.
98 
