195 
Он не ошибся: не успел он отломить кусок от цыпленка и на четверть опустошить бутылку, как до его слуха дошел лошадиный топот, и он увидел какого-то человека, белого, как мельник, от пыли, с глазом, перевязанным платком, скрывавшим его, и в широкополой шляпе, из-под которой виднелась другая половина лица.
Рене подозвал его.
На его возглас мельник придержал своего коня и своим одиноким глазом покосился на того, кто его звал.
— Друг, — спросил Рене, — не мучает ли тебя жажда?
И он показал ему бутылку.
— Можно выпить. Ты не голоден?
И показал ему цыпленка:
— Давай перекусим!
Человек не трогался с места.
— Вы меня не знаете, — ответил он.
— Но ты, — сказал Рене, — ты-то меня знаешь, я же французский солдат. Ты мне скажешь, по какой из этих дорог можно поехать, чтобы присоединиться к французской армии, и мы расстанемся; а если ты не прочь заработать два-три луидора, тем лучше, послужишь у меня проводником.
— Я не хочу ни пить, ни есть, — ответил мужчина, — но проводником у вас послужу.
— Отлично.
Крестьянин остался сидеть верхом.
Рене продолжил свой завтрак, и когда насытился, то отложил бутылку, хлеб и то, что оставалось от цыпленка, заткнул за пояс два пистолета и пристроил карабин обратно к седлу, закрепив ремнем. Оставив остатки своего завтрака первому изголодавшемуся счастливцу, он вскочил на лошадь, протянул крестьянину луидор и сказал ему:
— Иди вперед, а это — задаток.
— Спасибо, — отблагодарил тот, — заплатите мне все, когда я окажусь вам полезен.
И он двинулся в путь, а Рене — за ним.
Лошадка крестьянина, какой бы она неказистой ни была с виду, пустилась рысью с такой прытью, что вызвала этим восторг у Рене, который убедился в том, что его путешествие не задерживает леность его провожатого.
До Лагонегро добрались без приключений.
Рене успел заметить, как его проводник обменялся несколькими короткими фразами с людьми, внезапно выскочившими из леса и столь же внезапно скрывшимися в его чаще. Он подумал, что его проводник был из числа местных, а люди, с которыми он разговаривал, были его знакомыми крестьянами.
У Рене был отменный аппетит, и он приказал подать ему превосходный ужин и такой же принести для его проводника; он приказал ему проснуться на заре — следующий ночлег должен был прийтись на Лаино или Ротонду, до которых им было еще долгих десять лье пути.
Все шло, как прежде: лошадка мельника творила чудеса, она не ускоряла, но и не замедляла свой аллюр, и в том же темпе они делали по два лье в час.
В течение всего пути, где бы они ни проезжали: по лощинам, или подножью гигантских скалистых гор, или по небольшим пролескам, мельник продолжал встречаться с какими-то людьми, с которыми так же обменивался коротенькими репликами, после чего те исчезали.
На следующий день, вместо того чтобы выйти на большую дорогу, если вообще существовала в Калабрии в те времена какая-нибудь дорога, заслуживавшая подобное определение, проводник Рене повернул вправо, обогнув слева Косенцу, и они ночевали в Сан-Манго.
После расспросов Рене выяснил, что до французской армии оставалось не больше нескольких лье: она сосредоточилась на побережье залива Святой Евфимии; он также заметил, что хозяин его гостиницы отвечал ему с некоторым высокомерием и с недовольной миной.
Рене смотрел на него, как посмотрел бы на человека, которого призывал быть мудрее.
Хозяин почтительно вручил ему ключи и сальную свечу — других по эту сторону Калабрии еще не знали.
Рене поднялся к себе в номер и заметил, что ключи оказались излишеством: дверь держалась на жалкой бечевке, которая наматывалась на гвоздь.
Тем не менее он вошел, обнаружил в комнате какое-то убогое ложе, на которое свалился, как был, в одежде, но прежде выложив на стол на расстоянии руки карабин и пистолеты.
Он спал уже около часа, когда ему сквозь сон почудились шаги в соседней комнате. Шаги приблизились к его двери. Рене, ожидая, когда дверь откроют, и держа один из своих пистолетов, приготовился выстрелить.
Но, к его великому удивлению, дверь дважды дернулась, но так и не открылась. Со свечой в одной руке и пистолетом в другой он подошел и сам открыл дверь.
Прямо перед ней спал какой-то человек; он повернул к нему голову, и Рене узнал в нем своего проводника.
— Ради всего святого, — взмолился он, — не выходите.
195 
