– Может, заглянуть в гараж, босс? – любезно предложил Джей. – Узнаем, на месте ли ее машина.
Он потянул за ручку двери гаража. Дверь поехала наверх, он подхватил ее и приподнял.
– О, господи! – вырвалось у него. Он отвернулся, и его стошнило на бордюр.
У задней стены на коленях стояла женщина. Руки связаны за спиной, лицо и плечи вжаты в бетонную стену. Тусклые фонари с улицы освещали две большие дыры – одну у основания черепа и другую, еще больше, на затылке.
Я включил свет. На залитом машинным маслом полу – кровь и мозги, вперемешку с длинными светлыми волосами. Если это Глория Риштон – то она очень и очень мертва. Смерть наступила мгновенно. Женщина осталась в той позе, которую заставил ее принять палач.
Это была казнь.
Моя голова продолжала работать. Я наклонился и пощупал сонную артерию. Тело было еще теплым. Вздрогнув, я отдернул руку. В гараже еще стоял запах гари – значит, выстрелы прогремели прямо перед нашим приездом. Если бы мы не останавливались в Хэндфорте, то, возможно, еще успели бы ее спасти.
Мое внимание привлекла небольшая деталь – вероятно, я искал взглядом, за что зацепиться, чтобы отвлечься от страшного зрелища. Так уж я устроен. В психологии, кажется, это называют вытеснением. Некоторые люди, увидев мертвое тело, пускаются наутек, крича и размахивая руками. Я в этом случае пытаюсь понять, что произошло.
Справа от трупа лежали две медные гильзы, по виду – «магнум» калибра 0,357 или 0,38. Трудно сказать, были ли пули выпущены из автоматического пистолета или из револьвера. А слева стояли две такие же гильзы – не лежали, а стояли, одна рядом с другой. Автоматическое оружие так гильзы не выбрасывает.
Услышав сдавленный кашель Джея, я вернулся к действительности и вышел из гаража. Он смотрел на меня с ужасом.
– Поедем отсюда скорее, босс! – в панике закричал он и хотел броситься к машине. Мой шок уже начинал проходить, уступая место гневу. Я схватил его за плечо.
– Стой, где стоишь! Смыться сейчас – все равно, что расписаться в своей виновности. Вызвать полицию должны именно мы.
Я достал из кабины трубку и связался с чеширской полицией. Женщина, принявшая вызов, спокойно записала все детали, включая мое имя, адрес и номер телефона.
Путь к отступлению был отрезан. Джей отчаянно боролся с естественным желанием сделать ноги.
– Мы невиновны, и бояться нам совершенно нечего, – сказал я, не столько сам веря этому, сколько чтобы успокоить юнца. – Ты просто водитель, ты не представляешь, зачем мы сюда приехали, а знаешь только, что нам заплатили за визит к Глории Риштон. Расскажи, что мы увидели, когда приехали. Если начнут спрашивать что-нибудь заковыристое обо мне – отвечай, что ничего не знаешь, тем более что это правда. Отсылай их ко мне. И главное, разговаривай очень вежливо.
Реакция полиции на вызов из Престбери была моментальной: сирена приближающейся машины завыла уже через несколько минут. Я вышел на шоссе и показал патрульной машине, куда свернуть, стараясь всячески содействовать органам правопорядка.
Ко мне подошел здоровяк констебль. Его коллега предусмотрительно остался за рулем машины.
– Это здесь, – я указал на гараж.
Он двинулся вперед. Я взял его за локоть:
– Простите, разве вы не должны дождаться людей из уголовного отдела?
Он оттолкнул меня:
– Не ваше дело.
У меня чуть не сорвалось с языка, что занимайся я «своим делом», то его бы здесь сейчас не было, – но удержался. Передо мной был явный кретин.
Когда констебль вошел в гараж, послышался тихий звон – естественно, он немедленно сбил стоящие гильзы.
Он тоже услышал этот звук, но вышел, ничего не сказав. Потом пристально посмотрел на нас и заговорил по рации.
– Несомненно, насильственная смерть… Да, человек, который звонил, стоит рядом со мной… Вы ведь Дэвид Кьюнан?
Я кивнул.
Место преступления было окружено красно-белой лентой в семь часов сорок пять минут. Нас с Джеем отогнали в сторону. Наручников на нас не надели, но враждебность первого офицера передалась всем, кто приехал позже. Крепко сбитые парни в тесных мундирах прибывали один за другим и бросали на нас подозрительные взгляды. Мы стояли и тряслись от холода.
Около семи пятидесяти пяти нас с Джеем погрузили в разные машины и повезли в полицейский участок в Макклсфилде для снятия показаний.
Меня пронизывал вечерний холод и чувство, которое называлось, вероятно, жалостью к самому себе. Ну почему опять я?