– Летим по живописным местам, – сказал Гордон. Когда мы перестали подниматься, шум немного стих, только методично стучал пропеллер. – Значит, вам нравятся черные женщины, Кьюнан? – Он словно продолжил прерванный разговор.
Я понимал, что он хочет меня зацепить, но еще не понял, зачем ему это надо.
– Не больше, чем белые, – осторожно ответил я. – Мать Либерти, если вы говорите о ней, белая, шотландка. И я уже объяснил вам, что мальчишка не мой.
– Ну, ну, обиделся. – Он похлопал меня по плечу. – Я знаю, что вы человек независимый. Я немного изучил вашу биографию и должен сказать, она меня впечатлила. Ваша жена была африканского происхождения, училась на медицинском факультете, верно?
Меньше всего мне нужно было сочувствие этого плутократа к моей личной трагедии. Однако, повернувшись к нему, я увидел, что сочувствием и не пахло: улыбка, игравшая на его губах, сверкала как топор, опускающийся на шею приговоренного. Я почувствовал отвращение, но постарался его скрыть. Если и ссориться с таким экземпляром, как Гордон, то едва ли на высоте тысячи футов над долиной реки Мерси, в управляемом им вертолете.
– А что вы думаете обо всем этом? – широким жестом он показал на расстилающийся внизу пейзаж.
Поскольку его рука очертила большую часть Северо-Запада Англии и изрядный кусок Уэльса, я не нашелся, что ответить.
Гордон поднял обе руки к лицу и подкрутил свои пышные брови. Этот жест выглядел совершенно удивительно: было такое впечатление, что он крутит ручки настройки собственной головы.
– Они могут устраивать Олимпийские игры в Манчестере или в Ливерпуле хоть каждый год, но не возродят этот регион. А я знаю, как это сделать. Я немного покатаю вас по окрестностям.
Глаза его сверкнули безумием, хотя кто-нибудь, возможно, и назвал бы это вдохновением. Он сбросил свою кожаную куртку и расстегнул ремень безопасности, мешавший его жестикуляции. Куртка была хороша, но совсем не шла ему.
– Какой товар, представляющий для Атлантического региона и мировой экономики не меньший интерес, чем когда-то текстиль, мы можем экспортировать отсюда? – спросил он.
Я продолжал смотреть вперед, не зная, чего он от меня ждет.
– Ответ лежит прямо перед вами, – настаивал он.
Перед нами лежал Ливерпуль: огромные доки вдоль Мерси, два собора. На позолоченных птицах на крыше «Ливер Билдинг» играло солнце. Ливерпуль… «Битлз»… Индустрия развлечений, думал я.
– Вы полагаете, мы должны экспортировать развлечения?
Он хлопнул меня по колену.
– Я знал, что не ошибся в вас! Британия давно не правит морями, но я намерен сделать так, чтобы она правила эфиром! Вот почему мне так важно, чтобы мой бизнес в Манчестере развивался беспрепятственно. – Он сделал небольшую паузу, сверился с компасом и продолжил: – Я собираюсь пролететь над бухтой. Взглянуть на свои танкеры. Я хочу поставить «Альгамбру» во главе мощной развлекательной медиакомпании. У меня уже кое-что подготовлено в других местах, а теперь мне нужны студии и профессионалы, чтобы начать выпускать продукцию, – взволнованно объяснил он, сверкая глазами.
Я кивнул, но он, должно быть, уловил мой скепсис.
– Я говорю не про «Следеридж-Пит», сын мой! Я планирую корпорацию, которая будет делать сериалы на заказ и фильмы для мировой англоговорящей аудитории. Известно ли тебе, что сегодня составляет главный предмет экспорта Соединенных Штатов? Развлечения! А рынок сбыта – по-прежнему непаханая целина! В мире около миллиарда людей, для которых английский – первый или второй язык! Причем британский, а не американский английский!
Хозяин нашего транспортного средства был не на шутку взволнован размахом собственных планов. Я молчал. Когда мы пролетали над Ранкорном, там, где Мерси расширяется перед устьем, он снова показал мне вниз. На асфальтовом прямоугольнике посадочной площадки желтели огромные буквы: ГОРДОН. Воистину, мой собеседник пометил этот регион своим именем.
Вертолет пролетел над Уирралом, мимо нефтеперерабатывающих заводов вдоль южного берега Мерси – и дальше к Пойнт-оф-Эйр и Ливерпульской бухте. Теперь Гордон забыл обо мне. Он достал из-под своего сиденья солнечные очки и повернулся к Либерти.
– Ну-ка, сынок, бери управление в свои руки, – сказал он, подводя руку Либерти к вертикальному рычагу, идущему снизу, от двух центральных педалей – вероятно, джойстику, главному рычагу управления. – Держи крепко, – приказал он.