Последние отзывы

  60  

«Das Beste, was du wiseen kannst, darfst du den Buden doch nicht saqen». («Все лучшее, что мы знаем, ты тем не менее не смеешь сказать людям».) В аналогичном положении находится и политический писатель, желающий говорить в лицо сильным мира сего горькие истины. Если он их высказывает, то власть имущий подавит его мнение: если речь идет об устном выступлении, то возмездие последует после него, если же речь идет о печатном выступлении, то мнение политического писателя будет подавлено предварительно. Писателю приходится бояться цензуры, он умеряет и искажает поэтому выражение своего мнения. Смотря по силе и чувствительности этой цензуры он бывает вынужден либо сохранять лишь известные формы нападок, либо же выражаться намеками, либо же, наконец, скрывать свои нападки под какой-либо невинной маской. Он может, например, рассказать о столкновении между двумя мандаринами в Срединной Империи, но на самом деле иметь в виду отечественных чиновников. Чем строже цензура, тем менее прозрачна эта маска, тем остроумнее средства, которые приводят все же читателя на след истинного значения слова. Д-р Г. ф. ГугТелльмут. сообщила в 1915 году сновидение (Intern. Zeitschr. f. arztl. Psychoanalyse III), которое пригодно, как, может быть, никакое другое сновидение для того, чтобы оправдать мои термин «искажение». Искажение в сновидении прибегает в этом примере к тем же приемам, что и цензура писем, вычеркивающая те места, которые кажутся ей неподходящими. Цензура писем зачеркивает эти места настолько, что их невозможно прочесть, цензура сновидения заменяет их непонятным бормотаньем.

Для понимания сновидения следует сообщить, что сновидящая – уважаемая, высокообразованная женщина, 50-ти лет, вдова штаб-офицера, умершего приблизительно 12 лет тому назад, мать взрослых сыновей, один из которых к моменту этого сновидения был в походе.

Теперь я привожу это сновидение о «любовном услужении». Она идет в гарнизонный госпиталь № 1 и говорит привратнику, что она должна видеть главного врача… (она называет при этом, неизвестную фамилию), так как она хочет поступить в услужение в госпиталь. При этом она настолько подчеркивает слово «услужение», что унтер-офицер тотчас замечает, что речь идет о «любовном» услужении. Ввиду того что она пожилая женщина, он после некоторого промедления пропускает ее в госпиталь.

Поразительное совпадение феноменов цензуры и феноменов искажения в сновидении дает нам право предполагать для тех и других одни и те же условия. Мы имеем основание, таким образом, предполагать, что в сновидении играют наиболее видную роль две психические силы (течения, системы), из которых одна образует желания, проявляющиеся в сновидении, другая же выполняет функции цензуры и, благодаря этой Но вместо того чтобы пойти к главному врачу, она попадает в большую темную комнату, в которой за длинным столом стоит и сидит много офицеров и военных врачей. Она обращается со своим ходатайством к одному штабному врачу, который понимает ее с первых слов. Текст ее речи в сновидении таков: «Я и многие другие женщины и молодые девушки-венки готовы солдат и офицеров без различия…» Здесь в сновидении следует бормотанье. Но отчасти смущенные, отчасти лукавые мины офицеров свидетельствуют о том, что все присутствующие правильно поняли это бормотанье. Дама продолжает: «Я знаю, что наше решение весьма странно, но оно сделано всерьез. Солдата на войне не спрашивают, хочет ли он умереть или нет». В течение минуты тянется мучительное молчание. Штабной врач кладет ей руку на грудь и говорит: «Милая дама, пользуйтесь случаем, дело действительно дойдет до того…» (бормотанье). Она отталкивает руку врача, думает при этом: «Один как другой», и возражает: «Боже мой, я старая женщина и, может быть, совсем не буду в состоянии. Впрочем, должно быть соблюдено условие: считаться с возрастом, так, чтобы более пожилая женщина и молодой человек не… (бормотанье); это было бы ужасно». Штабной врач: «Я вполне вас понимаю». Некоторые офицеры, среди них один, который домогался ее в молодости, громко смеются, и дама хочет, чтобы ее повели к знакомому ей главному врачу с тем, чтобы вывести все на чистую воду. При этом она, к великому своему смущению, вспоминает, что она не знает его фамилии. Несмотря на все, штабной врач вежливо и почтительно называет ей эту фамилию и указывает ей дорогу ва второй этаж через узкую железную винтовую лестницу, которая ведет непосредственно из комнаты на верхние этажи. Подымаясь, ова слышит, как один офицер говорит: «Это колоссальное решение: безразлично, молодой или старый, послушайте!» Она идет по бесконечным ступеням вверх с таким чувством, как будто она просто исполняет свой долг.

  60