46 
Мать всегда шагала твердо, думал он. Отец тоже шел вперед, хоть и не очень уверенно. Не помню, чтобы он когда-нибудь ходил решительно.
А теперь вот он сам не знает, как быть. Он сел, потому что голова кружилась от зноя, от людской толчеи и голода, на который он старался не обращать внимания.
Отдохнув, Сань вернулся к реке, прошелся по набережным, тянувшимся вдоль Жемчужной реки. Сгорбившиеся под тяжелым грузом люди сновали по шатким мосткам. Вдали виднелись большие суда с опущенными мачтами, шедшие вверх по реке под мостами.
Он долго наблюдал за носильщиками, таскавшими огромные тюки. Какие-то люди, стоя возле сходней, вели учет тому, что несли на борт или на берег. Получив несколько мелких монеток, носильщики исчезали в переулках.
И вдруг ему все стало ясно. Чтобы выжить, надо таскать грузы. Это мы сможем, подумал он. Братья и я, мы носильщики. Здесь нет ни огородов, ни рисовых полей. Но мы можем носить груз, мы сильные.
Он вернулся к У и Го Сы, которые, съежившись, сидели на причале. Долго стоял, глядя на братьев.
Мы как собаки, думал он. Которых все пинают и которые живут чужими отбросами.
Собачонка заметила его, подбежала.
Он не стал ее пинать.
11
Ночевали на пристани, другого ночлега Сань не нашел. Собака охраняла их, ворчала на бесшумные крадущиеся ноги, подходившие слишком близко. Но когда утром они проснулись, кто-то все-таки украл кувшин для воды. Сань яростно огляделся. Бедняк ворует у бедняка, думал он. Даже старый пустой кувшин и тот желанная добыча для неимущего.
— Собака хорошая, только сторож из нее не ахти какой, — сказал Сань.
— Что будем делать? — спросил У.
— Попробуем найти работу, — ответил Сань.
— Я хочу есть, — сказал Го Сы.
Сань покачал головой. Го Сы не хуже его самого знал, что еды больше нет.
— Воровать нельзя. Не то нас ждет судьба тех, чьи головы торчат сейчас на кольях у развилки дорог. Сперва надо искать работу, а уж потом думать о еде.
Он повел братьев туда, где сновали взад-вперед носильщики. Собачонка по-прежнему вертелась рядом. Сань долго стоял, глядя на тех, что приказывали возле корабельных сходней. Наконец решился, подошел к низенькому толстяку, который не бил носильщиков, даже когда они двигались медленно.
— Нас трое братьев. Мы можем носить, — сказал Сань.
Толстяк злобно глянул на него, продолжая держать под контролем своих людей, выныривавших из корабельного трюма с грузом на плечах.
— Что делать в Кантоне всем этим крестьянам? — вскричал он. — Зачем вы сюда являетесь? Тысячи крестьян, и всем подавай работу. У меня людей достаточно. Уходи. Не мешай.
Они бродили среди погрузочных сходней, но ответ всюду был один. Никто их не брал. В Кантоне они никому не нужны.
В тот день они подкрепились только остатками грязных, растоптанных овощей, валявшихся на улице возле какого-то рынка. Воды напились из колонки, окруженной изможденным народом. Ночевали опять на пристани. Сань не мог спать. Крепко прижал кулаки к животу, чтобы избавиться от гложущего чувства голода. Думал о туче мотыльков, в которую погружался. Казалось, все эти мотыльки забрались ему в нутро и резали кишки острыми крылышками.
Минуло еще два дня, но никто на набережной так и не кивнул им, не сказал, что есть нужда в их спинах. Второй день близился к концу, и Сань понял, что долго им не протянуть. Последнее, что они ели, были те растоптанные овощи. Только воду пили. У подхватил лихорадку, лежал на земле в тени штабеля бочек и трясся всем телом.
На закате Сань принял решение. Им необходимо поесть, иначе конец. Вместе с братьями и собачонкой он пошел на площадь, где множество бедняков сидели вокруг костров и ели то, что сумели найти.
Теперь он сообразил, зачем мать послала им собаку. Камнем он ударил ее по голове. Люди у одного из ближних костров подошли к нему. Кожа обтягивала изнуренные лица. Сань взял у кого-то из них нож, зарезал собаку, сложил мясо в котел. Все так изголодались, что не могли дождаться, когда собачина сварится. Сань раздал по куску всем сидевшим у костра.
Поев, они легли наземь, закрыли глаза. Только Сань сидел, глядя в пламя костра. Завтра у них даже собачины не будет.
Он мысленно видел родителей, как в то утро они висели на дереве. Далеко ли сейчас сук и веревка от собственной его шеи? Он не знал.
Как вдруг Сань почувствовал, что кто-то смотрит на него. Прищурясь, вгляделся в темноту. Там и правда стоял человек, сверкая белками глаз. Шагнул к огню. Постарше Саня, но не намного. На лице улыбка. Наверно, из тех счастливцев, которые не всегда бродят тут голодные, подумал Сань.
46 
