Особенно,... 
283 
— О нет, вовсе не мадемуазель де Лавальер!
— Кого ж в таком случае?
Звук рога прервал их беседу. Он созывал соколов и собак. Сокольничий и его спутник тотчас же пришпорили лошадей и покинули д’Артаньяна, так ничего и не объяснив ему.
Издали показался король, окруженный придворными дамами и кавалерами. Шагом, в строгом порядке, под звуки труб и рогов, возбуждавших лошадей и собак, продвигалась по полю эта пышная кавалькада. Это было шествие, смешение звуков, блеск, игра красок, о которых ничто в наши дни не может дать даже отдаленного представления, кроме разве обманчивого богатства и фальшивого величия театральных зрелищ.
Д’Артаньян, хотя зрение его несколько ослабело, заметил за кавалькадой три следующие друг за другом кареты. Первая, ехавшая пустой, была предназначена для королевы. В ней никого не было. Не видя де Лавальер близ короля, д’Артаньян стал искать Луизу глазами и увидел ее во второй карете. С ней было двое служанок, которые скучали, казалось, не меньше, чем их госпожа.
Слева от короля на горячем коне, сдерживаемом умелой рукой, ехала женщина ослепительной красоты. Король улыбался ей, и она улыбалась ему. Когда она что-нибудь говорила, все начинали неудержимо смеяться.
«Я, без сомнения, встречал эту женщину, — подумал мушкетер, — но все-таки кто же она?»
Он повернулся к своему приятелю, сокольничему, и задал ему этот вопрос. Тот собрался было ответить, но в этот момент король заметил д’Артаньяна:
— А, вот вы и вернулись, граф! Почему же мы с вами еще не виделись?
— Потому что, ваше величество, — поклонился капитан, — вы уже спали, когда я приехал, и еще не проснулись, когда я принял сегодня утром дежурство.
— Он все тот же! — громко сказал довольный Людовик. — Отдыхайте, граф, я вам приказываю. Сегодня вы обедаете у меня.
Вокруг д’Артаньяна восторженно зашептались. Каждый старался протиснуться поближе к нему и сказать мушкетеру какую-нибудь любезность. Обедать у короля было большой честью, и его величество не расточал ее так, как Генрих IV. Король проехал немного вперед, а д’Артаньян был остановлен новой группой придворных, среди которой блистал Кольбер.
— Здравствуйте, господин д’Артаньян, — обратился к нему министр с ласковой вежливостью, — надеюсь, ваша поездка была удачной?
— Да, сударь, — отвечал д’Артаньян и поклонился, пригнувшись к шее своего скакуна.
— Я слышал, что король пригласил вас к обеду; вы встретите там вашего старого друга.
— Старого друга? — переспросил д’Артаньян, погружаясь с душевною болью в темные волны минувшего, успевшие поглотить столько друзей и столько врагов.
— Герцога д’Аламеда, только сегодня прибывшего из Испании, — продолжал Кольбер.
— Герцога д’Аламеда, — старался припомнить, роясь в своей памяти, д’Артаньян.
— Это я! — произнес белый как снег сутулый старик; он приказал открыть дверцы кареты и вышел из нее к мушкетеру.
— Арамис! — вскричал пораженный изумлением д’Артаньян.
И, все еще неподвижный, оцепеневший, он позволил дрожащим рукам сановного старика обвиться вокруг своей шеи.
Кольбер, бросив взгляд на обоих друзей, молча отъехал в сторону, предоставив им остаться наедине.
— Итак, — сказал мушкетер, беря под руку Арамиса, — вы, изгнанник, мятежник, снова во Франции?
— И обедаю с вами у короля, — проговорил, улыбаясь, бывший ваннский епископ. — Не правда ли, вы задаете себе вопрос: к чему верность в подлунном мире? Давайте пропустим карету этой бедняжки мадемуазель Лавальер. Посмотрите, как она волнуется; взгляните, как ее заплаканные глаза следят за гарцующим на коне королем!
— Кто это с ним?
— Мадемуазель де Тонне-Шарант, ставшая госпожою де Монтеспан, — отвечал Арамис.
— Луиза ревнует, значит, она обманута?
— Еще нет, д’Артаньян, но это не замедлит случиться.
Они разговаривали, следуя за охотой, и кучер Арамиса вез их так ловко, что они приехали к месту сбора как раз в тот момент, когда сокол только что налетел на птицу и прижимал ее к земле.
Король спешился, г-жа де Монтеспан тоже. Они находились перед одинокой часовней, скрытой большими деревьями с уже облетевшими от осеннего ветра листьями, за часовней виднелась ограда с решетчатою калиткой.
Сокол заставил свою добычу упасть за ограду у самой часовни, и король пожелал проникнуть туда, чтобы снять, по обычаю, первое перо с затравленной птицы. Все столпились вокруг здания и ограды; пространство внутри ограды было так незначительно, что не могло вместить участников королевской охоты.
283 
