Курьезное впечатление производит обмолвка в том случае, когда она подтверждает что — либо, что пациент оспаривает и что было бы желательно установить врачу в его психоаналитической работе. У одного из моих пациентов мне случилось раз заняться истолкованием сновидения, в котором встречалось имя Jauner. Пациент знал лицо, носящее такое имя, но почему оно оказалось в связи данного сновидения, невозможно было найти, и я решился на предположение, не было ли это вызвано сходством данного имени с бранным словом Gauner (мошенник). Пациент поспешно и энергично запротестовал, но при этом опять обмолвился и этой обмолвкой только подтвердил мое предположение, так как произвел вторично ту же самую замену звуков. Его ответ гласил: «Das erscheint mir doch zu jewagt» — вместо gewagt («Мне кажется это слишком рискованным»). Когда я обратил его внимание на эту обмолвку, он согласился с моим толкованием.
Когда такого рода обмолвка, превращающая задуманное в его прямую противоположность, случается в серьезном споре, это тотчас же понижает шансы спорящего, и противник редко упускает случай использовать улучшившуюся для него ситуацию.
Прекрасный пример обмолвки, имеющей целью не столько выдать самого говорящего, сколько послужить ориентиром для постороннего слушателя, мы находим в шиллеровском «Валленштейне» («Пикколомини», действие 1, явление 5); она показывает нам, что поэт, употребивший это средство, хорошо знал механизм и смысл обмолвок. Макс Пикколомини в предыдущей сцене горячо выступает в защиту герцога и восторженно говорит о благах мира, раскрывшихся перед ним, когда он сопровождал дочь Валленштейна в лагерь. Он оставляет своего отца и посланника двора Квестенберга в полном недоумении. И затем 5 явление продолжается так:
Квестенберг:
О горе нам! Вот до чего дошло!
Друг, неужели в этом заблужденье
Дадим ему уйти, не позовем
Сейчас назад, и здесь же не откроем
Ему глаза?
Октавио (возвращаясь из глубокой задумчивости).
Мне он открыл глаза.
И то, что я увидел, — не отрадно.
Квестенберг:
Что ж это, друг?
Октавио:
Будь проклята поездка.
Квестенберг:
Как? Почему?
Октавио:
Идемте! Должен я
Немедленно ход злополучный дела
Сам проследить, увидеть сам… Идемте!
(Хочет его вести.)
Квестенберг:
Зачем? Куда? Да объясните!
Октавио (поспешно):
К ней!
Квестенберг:
К ней?
Октавио (поправляется):
К герцогу! Идем[170].
Эта маленькая обмолвка «к ней» вместо «к нему» должна показать нам, что отец прозрел мотив пристрастности сына, в то время как придворный жалуется, что «он говорит с ним сплошь загадками».
Изложенный здесь взгляд на обмолвки выдерживает испытание даже на мельчайших примерах. Я неоднократно имел возможность показать, что самые незначительные и самые естественные случаи обмолвок имеют свое основание и допускают ту же разгадку, что и другие, более бьющие в глаза примеры. Пациентка, которая вопреки моему желанию, упорствуя в своем намерении, решается предпринять кратковременную поездку в Будапешт, оправдывается передо мной тем, что ведь она едет всего на три дня; но оговаривается и говорит: всего на три недели. Отсюда ясно, что она предпочла бы назло мне остаться вместо трех дней на три недели в обществе, которое я считаю для нее неподходящим.
Раз вечером я хочу оправдать себя в том, что не зашел за женой в театр, и говорю: я был 10 минут 11–го (10 minuten nасh 10 Uhr) у театра. Меня поправляют: ты хочешь сказать — без десяти десять (10 minuten vоr 10 Uhr). Разумеется, я хотел сказать: без десяти десять. Ибо 10 минут 11–го — это уже не было бы оправданием. Мне сказали, что на афише было обозначено: окончание в исходе 10–го часа. Когда я подошел к театру, в вестибюле было уже темно, театр — пуст. Спектакль, очевидно, кончился раньше, и жена не ждала меня. Когда я посмотрел на часы, было без пяти десять. Я решил, однако, изобразить дома дело в более благоприятном виде и сказать, что было без десяти десять. Обмолвка испортила все дело и вскрыла мою неискренность: она заставила меня признать больше, чем это даже требовалось.
Мы подходим здесь к тем видам нарушений речи, которые уже нельзя отнести к обмолвкам, так как они искажают не отдельное слово, а общий ритм и изложение; таково бормотание и заикание от смущения. Но и здесь в нарушении речи сказывается внутренний конфликт. Я положительно не верю, чтобы кто — нибудь мог обмолвиться на аудиенции у государя, или при серьезном объяснении в любви, или в защитительной речи перед судом присяжных, когда дело идет о чести и добром имени, — словом, во всех тех случаях, когда, по меткому немецкому выражению, человек «весь присутствует». Даже при оценке стиля писателя мы имеем все основания — и привыкли к этому — руководствоваться тем же принципом, без которого мы не можем обойтись при выяснении отдельных погрешностей речи. Ясная и недвусмысленная манера писать показывает нам, что и мысль автора здесь ясна и уверенна, и там, где мы встречаем вымученные, вычурные выражения, пытающиеся сказать несколько вещей сразу, мы можем заметить влияние недостаточно продуманной, осложняющей мысли или же заглушенный голос самокритики.