3 
От места парковки до ларька с сосисками метров пятнадцать-двадцать. Потому что ларек стоит прямо на газоне, совсем рядом с новым музыкальным павильоном. На пятнадцать метров оставалась целая минута, даже больше, для этого Бимбо вовсе не нужно было так нестись. Два раза по донорской печенке с перцем и сладкой горчицей — времени на заказ в любом случае хватит, ведь ларек закрывается ровно в пять. Потому что в этом вопросе Рози из ларька стоит насмерть: кто успел встать в очередь до пяти, еще свое получит, а после пяти бесполезно.
У Ханзи Мунца уже живот подвело, и теперь он тоже досадовал, что Бимбо пришлось встать за Ланцем. Так что придется смириться с задержкой и подождать, пока он получит свою порцию горячей донорской печени.
Я и сам уже не помню, кому из водителей пришло в голову это словечко, а остальные подхватили. И пару лет назад даже сама Рози из ларька написала мелом на доске рядом с окошком, из которого она отпускала еду: Донорская печень — 32 шилл., донорское сердце — 60 шилл., (это тогда, сегодня уже тридцать девять шиллингов за донорскую печень, и могу поспорить, будет взят и сорокашиллинговый барьер, это лишь вопрос времени).
Ну, естественно, больничные пациенты возмутились, и заведующий клиникой устроил Рози такую головомойку, что она как миленькая опять написала мелом у себя на доске: 1/4 кг печеночного паштета и 1/2 кг печеночного паштета.
Но на словах так и осталось навеки донорская печень на легкий перекус и донорское сердце для основательно проголодавшихся, тут уж заведующий ничего не мог поделать.
И вот Ханзи Мунц от волнения так сильно проголодался, что даже пожалел, что заказал Бимбо только донорскую печень. С другой стороны, вряд ли можно настолько проголодаться, чтобы тебе не стало плохо после донорского сердца.
Скучать Ханзи Мунцу все-таки не пришлось. Он наблюдал за парочкой, уединившейся в узком проходе между ларьком Рози и музыкальным павильоном. Тем никакого печеночного паштета не нужно было. Им скорее грозила опасность проглотить друг друга.
Женщина в белом сестринском халате была по крайней мере на голову ниже мужчины, который запрокинул ей голову так, что у Ханзи Мунца от одного только вида шею заломило.
— Вот сучка падкая, — пробормотал Ханзи Мунц, глядя, как медсестра все дальше запрокидывает голову. Ему вдруг стало совсем не к спеху, чтобы Бимбо вернулся, потому что он мог спокойно полюбоваться зрелищем. — Ну ты и падкая, сучка, — продолжал повторять он вслух, хотя вообще-то был еще не в том возрасте, когда человек склонен разговаривать сам с собой. Ханзи Мунцу всего-навсего чуть за тридцать, и только из-за его рассудительной обывательской манеры все считали его старше. И конечно, старомодные очки и зачес как у пенсионера тоже его моложе не делали. И даже бесцветный подростковый пушок на верхней губе не молодил его, а выглядел попросту облезлым.
Но сегодня прямо вторая весна для Ханзи: «Ну ты и падкая, сучка», — он вдруг оказался на «ты» с медсестрой, как будто она могла его слышать, как будто он не сидел в закрытой машине в пятнадцати метрах от нее и не наблюдал за ней через стекло.
Он сопел так, словно был от нее так же близко, как высокий бледный мужчина в темно-сером костюме, занятый медсестрой в проходе между ларьком с сосисками и музыкальным павильоном так плотно, что можно было подумать: это вовсе не поцелуй, а операция на гландах, просто в данный момент все операционные заняты.
И до того жарко стало Ханзи Мунцу, что даже ветровое стекло запотело, пока он смотрел, как медсестра медленно, сантиметр за сантиметром, соскальзывает вниз по груди своего любовника.
— Ты что ж такое делаешь? — спросил Ханзи Мунц падкую сучку через стекло.
Но уже через мгновение он очутился снаружи, у дверцы машины, выскочив даже быстрее, чем до того Бимбо. Не потому, что от возбуждения не выдержал. Мне бы не хотелось выставлять тут Ханзи Мунца хуже, чем он есть. То есть возбуждение, может, и было, но не в том смысле. Это было возбуждение человека, который видит то, что в эту минуту видел санитар Ханзи Мунц. Потому что медсестра соскальзывала все ниже и ниже. И мужчина тоже опускался. Пока они оба не остались неподвижно лежать на полоске газона между ларьком с сосисками и музыкальным павильоном.
Это привело Ханзи Мунца в такое возбуждение, что он едва не сорвал с петель дверь «мерседеса» и вихрем кинулся к ним.
3 
