50 
Тильт в ужасе оглянулся – не слышал ли Тень слов разбойника. Однако на них никто не обращал внимания. Пленники прошли через замшелые ворота, по которым сновали бледные ящерицы, и оказались в небольшом дворике, в центре которого истекала зеленой жижей растрескавшаяся чаша фонтана. Здесь царило запустение: истертая побитая брусчатка вспучилась, поддавшись напору растительности, земляные бугры поросли плющом, из забитых пылью щелей торчали снопы высохшей осоки и прутья конского щавеля, на голых кустах трепыхались последние скукоженные листья да серебрились лоскуты паутины. Дворик был окружен множеством каменных строений непонятного назначения. Скорей всего, это были алтари или молельные домики, давно заброшенные, наполовину разрушенные. Какие жертвы здесь приносились, каким богам возносились молитвы – было не понять. Несколько покосившихся безголовых статуй стояли на гранитных постаментах. Но кого они изображали? Людей, богов?
Впереди, по ту сторону дворика, полого поднимались широкие истертые ступени. Они вели к небольшой площадке, уставленной мраморными колоннами. А позади нее – над нею – был виден храм, вырубленный из склона горы.
То, что это храм, а не что-то иное, становилось ясно с первого взгляда. Изящное сооружение было исполнено величия, оно подавляло и воодушевляло, вселяло восторг и заставляло затаить дыхание.
Со второго взгляда становилось видно, что храм, как и все вокруг, переживает не лучшие времена. Когда-то яркие фрески давно выцвели и растрескались, немногочисленные сохранившиеся витражи едва угадывались под слоем пыли и грязи, от причудливой лепнины остались редкие фрагменты. В нишах и на выступах росли чахлые кривые березки, плющ душил колонны, на стенах пестрели пятна лишайника и мха…
Человек, прозванный Тенью, шагнул на лестницу, ведущую к храму, и остановился. Обернулся, дожидаясь отставших.
– Возблагодарим Хозяина нашего за возвращение наше в святилище Его и нашу обитель.
Из складок свободного одеяния выпросталась рука. Блеснуло лезвие, формой похожее на тополиный лист; отточенное острие подцепило кожу под нижней челюстью, оттянуло ее. На подставленный хрустальный череп упало зерно крови – и будто бы просочилось внутрь.
Тильт обернулся.
Лучше бы он этого не делал!
Служители неведомого культа безмолвно и буднично терзали себя одинаковыми ножами.
Кто-то просто колол себя острием, выпуская бусину крови.
Кто-то срезал полоску кожи – на лице, на шее, на руке.
Кто-то вырезал из мышцы кусок мяса. Один человек лишил себя уха. Другой рассек язык. Третий отрезал мизинец левой руки…
– Поднимемся же по ступеням, как поднимется Он, и войдем в обитель, как Он войдет в мир людской.
Прозванный Тенью человек говорил на каком-то странном языке, отдаленно похожем на исидский. Тильт опознал несколько знакомых слов – значение других угадал.
– Пусть сегодня нас встретят братья, как мы в нужный час встретим Его…
Они двинулись дружно, а иначе и быть не могло – так тесно они сейчас стояли. Тильт чувствовал, как его мажет чужая кровь. Его мягко подталкивали. Его поддерживали. Его направляли. И не только его.
Справа сопел Далька, слева пыхтел разбойник Ферб. Два узника и охранник – они вдруг оказались в одинаковых условиях, в одном положении. Растерянные чужаки, подчиняющиеся напору загадочных и страшных хозяев, тихие гости, чувствующие себя пленниками, – в этот момент им открылось, что они близки друг к другу, они вдруг поняли, что им нужно держаться вместе, потому что все кругом – чужое, незнакомое, непонятное.
Так сближаются дальние родственники в трудный час.
Так, забыв про обиды, сходятся жители села перед внешней угрозой.
Жаль, что это продолжалось недолго.
Они поднялись к площадке, уставленной колоннами. Там их ждали два высоких человека в черно-алых одеяниях, в колпаках и в фартуках, на которых золотом был вышит знакомый символ: круг и три волнистые линии. На изуродованные лица встречающих было страшно смотреть – и Тильт смотрел вверх, на макушки мраморных колонн, на стены нависающего над площадкой храма. И на небо.
Прежде всего – на небо.
Какое-то смутное чувство подсказывало ему, что теперь он долго не увидит ни туч, ни облаков, ни солнца, ни чистой бездонной синевы.
Но он и представить не мог – насколько долго…
О чем говорили люди в колпаках и Тень, не понял ни Далька, ни Тильт, ни Ферб. Разговор велся на чужом языке и шепотом – кажется, люди в колпаках просто не могли говорить в полный голос.
50 
