22 
— Но ведь это невозможно! — воскликнул Арамис, охваченный волнением. — Если бы вы не знали причины вашего ареста, вы были бы в бешенстве.
— Первое время так и было.
— Почему же вы перестали возмущаться?
— Я образумился.
— Странно, — проговорил Арамис.
— Не правда ли, удивительно? — спросил Безмо.
— Что же вас образумило? — поинтересовался Арамис. — Нельзя ли узнать?
— Я пришел к выводу, что раз за мной нет никакой вины, то бог не может наказывать меня.
— Но что же такое тюрьма, как не наказание?
— Я и сам не знаю, — отвечал молодой человек, — могу сказать только, что мое мнение теперь совсем другое, чем было семь лет тому назад.
— Слушая вас, сударь, и видя вашу покорность, можно подумать, что вы даже любите тюрьму.
— Я мирюсь с ней.
— В уверенности, что когда-нибудь станете свободны?
— У меня нет уверенности, сударь, одна только надежда; и, признаюсь, с каждым днем эта надежда угасает.
— Почему же вам не выйти на волю? Ведь были же вы раньше свободны?
— Именно здравый смысл не позволяет мне ожидать освобождения; зачем было сажать меня, чтоб потом выпустить?
— А сколько вам лет?
— Не знаю.
— Как вас зовут?
— Я забыл имя, которое мне дали.
— Кто ваши родители?
— Я никогда не знал их.
— А те люди, которые воспитывали вас?
— Они не называли меня своим сыном.
— Любили вы кого-нибудь до своего заключения?
— Я любил свою кормилицу и цветы.
— Это все?
— Я любил еще своего лакея.
— Вам жаль этих людей?
— Я очень плакал, когда они умерли.
— Они умерли до вашего ареста или после?
— Они умерли накануне того дня, когда меня увезли.
— Оба одновременно?
— Да, одновременно.
— А как вас увезли?
— Какой-то человек приехал за мной, посадил в карету, запep дверцу на замок и привез сюда.
— А вы бы узнали этого человека?
— Он был в маске.
— Не правда ли, какая необычайная история? — шепотом сказал Безмо Арамису.
У Арамиса захватило дух.
— Да, необычайная.
— Но удивительнее всего то, что он никогда не сообщал мне столько подробностей.
— Может быть, это оттого, что вы никогда на расспрашивали, — заметил Арамис.
— Возможно, — отвечал Безмо, — я не любопытен. Ну что же, как вы находите камеру: прекрасная, не правда ли?
— Великолепная.
— Ковер…
— Роскошный.
— Держу пари, что у него не было такого до заключения.
— Я тоже так думаю.
Тут Арамис снова обратился к молодому человеку:
— А не помните ли вы, посещал вас кто-нибудь из незнакомых?
— Как же! Три раза приезжала женщина под густой вуалью, которую она поднимала только тогда, когда нас запирали и мы оставались с ней наедине.
— Вы помните эту женщину?
— Помню.
— О чем же она говорила с вами?
Юноша грустно улыбнулся:
— Она спрашивала меня о том же, о чем спрашиваете и вы: хорошо ли мне, не скучно ли?
— А что она делала, приходя к вам и покидая вас?
— Обнимала меня, прижимала к сердцу, целовала.
— Вы помните ее?
— Прекрасно.
— Я хочу спросить вас, помните ли вы черты ее лица?
— Да.
— Значит, если бы случай снова свел вас с ней, вы бы узнали ее?
— О, конечно!
На лице Арамиса промелькнула довольная улыбка.
В эту минуту Безмо услышал шаги тюремщика, поднимавшегося по лестнице.
— Не пора ли нам уходить? — шепнул он Арамису.
Должно быть, Арамис узнал все, что ему хотелось знать.
— Как вам угодно, — сказал он.
Видя, что они собираются уходить, юноша вежливо поклонился. Безмо отвечал легким кивком, Арамис же, видимо тронутый его несчастьем, низко поклонился заключенному.
Они вышли. Безмо запер двери.
— Ну как? — спросил Безмо на лестнице. — Что вы скажете обо всем этом?
— Я открыл тайну, дорогой комендант, — отвечал Арамис.
— Неужели? Что же это за тайна?
— В доме этого юноши было совершено убийство.
— Полноте!
— Да как же! Лакей и кормилица умерли в один и тот же день. Очевидно, яд.
— Ай-ай-ай!
— Что вы на это скажете?
— Что это похоже на правду… Неужели этот юноша убийца?
— Кто же говорит об этом? Как вы могли заподозрить несчастного ребенка в убийстве?
22 
