— Кажется, здесь можно побеседовать без помехи.
— Да, государь, мне надо было поговорить с вами с глазу на глаз, но на виду у всех.
— И мне тоже, — сказал Людовик.
— Вас удивила моя записка?
— Ужаснула! Но то, что я хочу вам сказать, гораздо важнее.
— Едва ли! Вы знаете, что принц запер передо мною дверь?
— Перед вами! Почему же?
— Вы не догадываетесь?
— Ах, принцесса, нам, кажется, надо сказать друг другу одно и то же.
— А что же с вами случилось?
— Вернувшись домой, я встретил мать, и она увела меня к себе.
— О, королеву-мать!.. Это весьма серьезно, — с беспокойством проговорила принцесса.
— Я думаю! Вот что она мне сказала… Только позвольте мне начать с небольшого предисловия.
— Я вас слушаю, государь.
— Принц говорил вам что-нибудь обо мне?
— Часто.
— А о своей ревности?
— О, еще чаще!
— О ревности ко мне?
— Нет, не к вам, а…
— Да, я знаю, к Бекингэму и к Гишу, совершенно верно. Представьте, принцесса, что сейчас он вздумал ревновать ко мне.
— Вот как! — отвечала принцесса с лукавой усмешкой.
— Но мне кажется, мы не подавали ни малейшего повода…
— По крайней мере я… Но как вы узнали о ревности принца?
— Матушка сообщила мне, что принц вбежал к ней как бешеный и излил целый поток жалоб на ваше… вы извините меня…
— Говорите, говорите.
— На ваше кокетство. Матушка старалась его разуверить, но он ответил ей, что больше слышать ничего не хочет.
— Люди очень злы, государь. Да что же это такое! Брат и сестра не могут поболтать между собою, чтобы не начались пересуды и даже подозрения! Ведь мы же не делаем ничего дурного, государь, у нас и в мыслях нет ничего дурного.
И она бросила на короля гордый, вызывающий взгляд, который разжигает пламя желаний у самых холодных и благоразумных людей.
— Конечно, — вздохнул Людовик.
— Знаете, государь, если так будет продолжаться, я не выдержу. Оцените по справедливости наше поведение — разве оно не добропорядочно?
— Да, очень.
— Правда, мы часто бываем вместе, потому что у нас одинаковые мысли, вкусы. Соблазн действительно мог бы возникнуть, но он все-таки не возник!.. Для меня вы только брат, и больше ничего.
Король нахмурился, а она продолжала:
— Когда ваша рука встречается с моею, она никогда не вызывает у меня того волнения, того трепета… как, например, у влюбленных…
— Довольно, довольно, умоляю вас! — перебил ее истерзанный король. — Вы безжалостны и хотите уморить меня.
— Что это значит?
— Да ведь вы… вы прямо говорите, что ничего ко мне не чувствуете.
— О, государь… этого я не говорю… Мои чувства…
— Генриетта… довольно… еще раз прошу… Если вы воображаете, что я такой же мраморный, как вы, то вы ошибаетесь.
— Я вас не понимаю.
— Ну хорошо, хорошо, — вздохнул король, потупляя глаза. — Значит, наши встречи… и рукопожатия… и наши взгляды… Виноват…. Да, вы правы… я понимаю, что вы хотите сказать.
Он опустил голову и закрыл лицо руками.
— Будьте сдержанней, государь, — с живостью проговорила принцесса, — на вас смотрит господин де Сент-Эньян.
— Да, действительно, — с гневом воскликнул Людовик. — У меня нет и тени свободы, у меня не может быть простоты и искренности в отношениях с людьми… Думаешь, что нашел друга, а на самом деле находишь шпиона… думаешь, что нашел подругу, а находишь… сестру.
Принцесса замолчала и потупилась.
— Принц ревнив! — тихонько произнесла она совсем особенным тоном, чарующую прелесть которого невозможно передать.
— Вы правы! — воскликнул король.
— Да, — продолжала принцесса, смотря на Людовика взглядом, обжигавшим ему сердце, — вы свободны, вас не подозревают, не отравляют вашу домашнюю жизнь.
— Увы, вы еще ничего не знаете. Королева тоже ревнует.
— Мария-Терезия?
— До сумасшествия. Ревность брата вызвана именно ее ревностью. Она плакала, она жаловалась моей матери, она злилась на это купание, которое было для меня таким наслаждением.
«И для меня», — говорил взгляд принцессы.
— И вот принц, подслушивая их, уловил слово «baсos», которое королева произнесла с особенною горечью; это его и навело на мысль. Он ворвался к ним, вмешался в разговор и наговорил матери таких вещей, что она была вынуждена уйти от него. Вам приходится иметь дело с ревнивым мужем, а передо мною вырос и будет вечно стоять призрак той же ревности — с опухшими глазами, впалыми щеками и кривящимися губами.