– Я и не говорила, что они дураки, – возразила София.
– Просто хочу уточнить, – пояснил Вандузлер. – Я неплохо знаю Марка, моего племянника. Он приехал ко мне в Париж, когда ему было двенадцать… иными словами, уже почти сложившимся человеком. Уже тогда он был сумбурным, упрямым, восторженным, неуравновешенным, но и слишком умным, чтобы жить смирно. Я мало что мог для него сделать, разве что внушить ему кое-какие здравые принципы относительно неизбежной доли беспутства, которому следует предаваться неукоснительно. Хватка у него была. Двух других я знаю лишь неделю и пока не могу сказать о них ничего плохого. Занятное сочетание, каждый занят своим великим делом. Забавно. Как бы то ни было, я впервые слышу о таком случае, как ваш. Вы и так слишком долго медлили с этим деревом.
– Что я могла сделать? – сказала София. – Полиция подняла бы меня на смех.
– Без всякого сомнения, – подтвердил Вандузлер.
– И мне не хотелось беспокоить мужа.
– Вы само благоразумие.
– Вот я и ждала… пока получше их узнаю. Вот их.
– Как мы поступим? – спросил Марк. – Чтобы не беспокоить вашего мужа?
– Я думаю, – сказала София, – вы можете представиться муниципальными рабочими. Проверка старых электрокабелей или что-нибудь этакое. Да что угодно, для чего нужно выкопать небольшую траншею. Траншею, которая, конечно, пройдет и под деревом. Я снабжу вас дополнительными средствами, чтобы вы купили себе рабочую одежду, взяли напрокат грузовичок и инструменты.
– Хорошо, – сказал Марк.
– Годится, – согласился Матиас.
– Коль скоро речь зашла о рытье окопов, – добавил Люсьен, – я готов. В коллеже скажусь больным. На такую работу уйдет добрых два дня.
– Не побоитесь проследить за реакцией мужа, когда они явятся рыть траншею? – спросил Вандузлер.
– Попытаюсь, – пообещала София.
– Он знает их в лицо?
– Уверена, что нет. Они его интересуют меньше всего на свете.
– Тем лучше, – сказал Марк. – Сегодня четверг. Чтобы отработать все детали, нужно время… В понедельник утром мы позвоним в вашу дверь.
– Спасибо, – сказала София. – Чудно, но теперь я уверена, что под деревом ничего нет.
Она открыла сумку.
– Вот деньги, – сказала она. – Вся сумма.
– Уже? – удивился Марк.
Старина Вандузлер улыбнулся. София Симео-нидис – необычная женщина. Она казалась напуганной, держалась неуверенно, но деньги были наготове. Значит, она не сомневалась, что уговорит их? Он находил это любопытным.
8
После ухода Софии Симеонидис все потоптались еще немного в большой комнате. Старина Вандузлер предпочел отужинать в своих апартаментах под крышей. Перед уходом он обвел взглядом троих мужчин. Все трое пристально всматривались в ночной сад, забавным образом застыв в больших оконных проемах. Под круглыми оконными сводами они казались тремя отвернувшимися статуями евангелистов. Статуя Люсьена слева, статуя Марка в центре и статуя Матиаса справа. Святой Лука, святой Марк и святой Матфей, замершие в своих нишах. Занятные типы и занятные святые. Марк стоял прямо, заложив руки за спину и слегка расставив ноги. Вандузлер наделал немало глупостей в своей жизни, и Вандузлер очень любил своего крестника. Впрочем, они никогда и близко не стояли к купели.
– Давайте ужинать, – предложил Люсьен. – Я приготовил паштет.
– Паштет из чего? – спросил Матиас.
Мужчины переговаривались, не отходя от своих окон и продолжая смотреть в сад.
– Из зайчатины. Совсем нежирный паштет. Думаю, вкусно получилось.
– Заяц дорогой, – сказал Матиас.
– Марк своровал утром зайца и преподнес его мне, – пояснил Люсьен,
– Весело, – сказал Матиас. – Он пошел в своего дядю. Ты зачем стащил зайца, Марк?
– Потому что Люсьену хотелось зайца, а он слишком дорогой.
– Ясно, – сказал Матиас. – С этой точки зрения… Скажи, как это получилось, что тебя зовут Вандузлер, как и твоего дядю по матери?
– Потому что моя мать была незамужней, дурень.
– Давайте ужинать, – сказать Люсьен. – Чего ты к нему пристаешь?
– Я не пристаю. Я спрашиваю. А что такого сделал Вандузлер, за что его выгнали?
– Помог одному убийце унести ноги.
– Ясно… – повторил Матиас. – А что это за фамилия – Вандузлер?
– Бельгийская. Вначале писалось в два слова – Ван Дузлер. Неудобно. Мой дед поселился во Франции в тысяча девятьсот пятнадцатом году.
– А-а, так он был на фронте? – заинтересовался Люсьен. – Он оставил какие-нибудь записи, письма?