Последние отзывы

  31  

И с этим мужчиной жила его жена?! Джону хотелось бы высказать все, что он о нем думал, но, притормозив, он лишь повернул голову и оценивающе взглянул на Питера. Белокурый, ничем особенно не выделяющийся, с худым лицом, в очках. Стекла в них были такими толстыми, что сразу становилось ясно, насколько он близорук. Естественно, в этот раз он не смог бы разглядеть толщину стекол, но он обратил на них внимание в ту встречу, о которой Джон вспоминал с болью, которую не мог забыть, как не мог забыть и лицо Питера. А вот Моран вряд ли узнал его. Человек на мотоцикле почти неузнаваем, это уже не человек, а скорее приложение к мотоциклу, черному, хромированному, с седлом таким же кожаным, как и его наездник.

Джон прибавил газ, мотор взревел и помчался в направлении Руксетер-роуд.

— За два дня до назначенной свадьбы, — рассказывала Дженифер в тот вечер откровения, — он в конце концов сказал мне, что не может на мне жениться, что не может пройти через это. Он на самом деле не объяснил причину, просто повторил, что не может. Я не поверила своим ушам. Я думала, что он так шутит. Мы были у меня — ну, у моей мамы. Еще дома как раз была тетушка, приехала на свадьбу из Ирландии.

— И ты сразу поняла, что он не шутил? — спросил Джон.

— Немного погодя. Не сразу. Я подумала, все из-за нервов. Я имела в виду эти хлопоты с белой свадьбой, весь этот народ. Просто он выбит из колеи. Я предложила бросить все и зарегистрироваться в мэрии, и совсем необязательно делать все глупости, как желает мамочка. Но он ответил, что дело здесь не в этом. Сама идея жениться — бредовая. Он не может смотреть на происходящее без страха, что он не из тех мужчин, которые когда-либо женятся. И неожиданно он шепнул мне еще кое-что. Вы понимаете, что? Здесь уж нечего было говорить. Мы просто посмотрели друг на друга, он сказал «Ну все, пока!», вышел и закрыл за собой дверь. Вошла моя мама и попросила не отпускать Питера, пока его не представили тетушке Кэти. Я ответила, что он уже ушел и свадьбы никакой не будет. Мама сначала рассмеялась, а потом, когда до нее дошло, она начала плакать, вернее, пронзительно вопить. Хуже всего, когда сдержанные люди теряют самообладание. Я не плакала тогда, нет. Я была оглушена, я даже на него не злилась.

— А я и не могу представить тебя… злой, — задумчиво сказал Джон.

Джон остановил мотоцикл у тротуара Коллингборн-роуд. Паб «Гусак» рекламировал какое-то невнятное блюдо на субботу, но щит был плохо освещен и имел унылый вид. От «Гусака» до дороги, где стояла «хонда», тянулся ряд высоких и довольно мрачных викторианских домов. Серая штукатурка на фасадах растрескалась, и большие куски отвалились. Прямоугольные, низкие, одинакового размера окна были наглухо заколочены досками. Листы ржавого железа закрывали дверные проемы. Дом номер пятьдесят три находился в середине блока из пяти домов. Это был единственный дом с фронтоном, в центре которого на круглом диске из гладкого камня было выгравировано название «Пятидесятнические Виллы» и дата: 1885 год.

На пару мгновений Джон засомневался, то ли место. Он стоял на Руксетер-роуд, и все пять домов Пятидесятнических Вилл были пронумерованы непрерывно с домами этой длинной улицы.

Захватив защитный шлем и козырек, он направился вдоль Коллингборн-роуд посмотреть, нет ли где-нибудь проезда или прохода в сады Пятидесятнических Вилл, они отделялись от тротуара высокой стеной из желтого кирпича, в которой не было ни ворот, ни даже калитки. Дойдя до перекрестка, он повернул налево на Фонтейн-авеню. Но и здесь вдоль садов тянулся забор, однако в свете уличных фонарей он рассмотрел пять крепких ворот. Фонари стояли на противоположной стороне улицы, за ними вместо домов зеленел Фонтейн-парк. Джон не мог припомнить, когда он был в нем последний раз. Пожалуй, ему было тогда лет десять. Улица оставалась пустынной, только откуда-то издалека донесся шум мотора, а затем стук дверцы. Видимо, кто-то пополнил ряд уже припаркованных вдоль тротуара машин.

Подойдя к первым воротам, Джон толкнул их, но они, как он и опасался, оказались заперты. Следующие — тоже. Вероятно, так будет со всеми. Поскольку он проделал такой путь и добрался сюда, то не уйдет, пока не выяснит, о каком «убежище» говорилось в записке. Оно должно быть где-то рядом. Джон подошел к третьим воротам и подергал за ручку. Что-то щелкнуло, и ворота поддались.

Джон огляделся. Никого. Он проскользнул в сад, прикрыв за собой ворота. Сразу бросилось в глаза, что за садом давно не ухаживали. Скорее это был огромный пустырь с прошлогодними сорняками, разросшимся кустарником и пеньками срубленных деревьев. Плющ буйно оплел уцелевшие. И с этой стороны дома, казалось, тоже были заколочены, что, однако, трудно было разглядеть из-за плюща, затянувшего словно паутиной дверные проемы и окна. Свет уличных фонарей сюда не попадал, тень от забора, оставшегося позади, доходила до самого дома, и все вокруг утонуло в темноте. Ему не следовало бы приходить сюда ночью, или хотя бы фонарик захватил. Но он не ожидал увидеть здесь что-нибудь подобное. А чего же он ждал? Ответа на вопрос не было.

  31