236 
Через несколько дней царевич, получив подкрепление, вновь решил испытать военное счастье, но этому теперь воспротивился подоспевший Цицианов. 19 июня он со своими людьми, среди которых был и Воронцов, прибыл под Эчмиадзинский монастырь. Спустя два дня царевич во главе 18-тысячного корпуса напал на русских, но был так дружно и яростно встречен, что в течение трех последующих дней опасался подходить к неприятелю даже на расстояние пушечного выстрела.
25 июня сам главнокомандующий персидской армией, сын и наследник шаха Аббас-мирза, за некоторое время до этого перешедший пограничный Аракс и вторгшийся в Эриванское ханство во главе 12 тысяч пехоты и 8 тысяч кавалерии, решил рассеять невыгодное впечатление, которое, казалось, могло сложиться о нем в результате разгрома царевича Александра, и также напал на Цицианова, но потерпел сокрушительное поражение. Часть его войска попыталась закрепиться на берегу реки Занги, но вперед пошли егеря знаменитого 19-го полка и одним батальоном – на штыках – вынесли противника прочь, отбив при этом две пушки. Воронцов, помня свое недавнее волонтерское прошлое, примкнул на время боя к егерям и получил свою долю тягот, пыли, лязга железа и бешеного восторга пополам с запредельным упоением, когда ты видишь, как совсем недавно еще воинственный противник поддается твоим усилиям, твоим и твоих товарищей, и начинает – поначалу медленно-медленно – пятиться, но вот что-то ломается у него там, внутри, у сердца, и он обращается в стремительное бегство… Персы во главе с главнокомандующим, бросив лагерь, спешно бежали за Аракс. Эривань была спасена.
Цицианов потребовал у хана сдачи крепости и присяги на верность – ведь его войска выполнили свое обещание, но владыка, забыв, что самое опасное место на раскачивающейся доске – это середина, решил снова обратиться за помощью, но на этот раз к персам. Аббас-мирза вновь перешел границу и расположился лагерем при деревне Калагири.
С рассветом 30 июня 3 тысячи русских перешли Зангу и, мгновенно разметав высунувшихся было из Эриванской крепости на вылазку персов, в 4 каре атаковали главные силы неприятеля, расположившиеся на господствующих высотах.
Лишь мерный барабанный бой сопровождал движение русской пехоты. Мерно, не ускоряя шага, она двигалась на противника. За несколько десятков шагов до персидской позиции гул сменился быстрой дробью, и русские бегом бросились на приступ. Все искусственные преграды, выставленные защитниками, были преодолены и рассеяны в мгновение ока, и забурлил рукопашный бой. Персы благодаря своему численному превосходству выдержали удар первой волны, но на смену павшим на их позиции надвигались все новые и новые тесно сомкнутые цепи, и неприятель дрогнул: побежал к лагерю, находившемуся в трех верстах от места боя.
Там противник лишь на короткое время перевел дыхание: русская пехота продолжала наступать стройными порядками, и тогда персы, отбросив остатки воинских доблестей, пустились бежать к Эривани и далее – через крепость.
В этом сражении Аббас-мирза потерял более 17 тысяч убитыми, не говоря о потере всего своего лагеря, четырех знамен и семи пушек.
Цицианов обложил крепость, но хан все еще верил в свою звезду: он сам решил напасть на русских. Десять часов кипел бой, но чаша весов уже давно качнулась в сторону русских: хан вместе с остатками сил Аббас-мирзы был разбит наголову.
Во всех этих почти беспрерывных сражениях Воронцов – в гуще событий. Выделять его смысла не имеет: он лишь один из тех, кто выполнял должное и не имел возможности в эти минуты подумать о своей кратковременности в сем мире. Все мысли лишь о том, как взять на штык саблю перса, как тут же уйти от удара ятагана, как увернуться от пистолетного дула, смотрящего тебе в зрачки. А когда надо – он действовал разумом командира. В данном случае слово лучше предоставить главнокомандующему князю Цицианову: «Не могу не рекомендовать особенно находящегося при мне за бригад-майора, не сменяющегося, лейб-гвардии Преображенского полка поручика графа Воронцова, который деятельностью и попечительностью своей заменял мою дряхлость, большою мне служит помощью и достоин быть сравнен с его сверстниками. О сем дерзаю всеподданнейше представить, зная священные правила справедливости Вашего Императорского Величества, по строгости коих, служба сего молодого офицера, обещающего много для пользы службы, заслуживает всеконечно всемилостивейшего Вашего Императорского Величества внимания к ободрению его».
236 
