Вот тогда-то Палермо и стал его бить по голове ногами – методично, словно подсчитывая удары. Словно выдавал уволенному работнику купюры в качестве выходного пособия. Потом с пистолетом в руке, но не целясь, улыбнулся отнюдь не радостной улыбкой, удовлетворенно вздохнул и спросил Коя: ты в деле или нет? Так и сказал: ты в деле или нет, глядя на последние языки пламени, вырывавшиеся из разбитой лампы. Выглядел он при этом как акула, которая под покровом ночи отправляется сводить старые счеты.
– Если с ней что-нибудь случится, я тебя убью, – ответил Кой.
Это было его условие. И Кой его поставил, хотя хромированный пистолет с перламутровой инкрустацией держал в руке не он. Палермо не возмутился, он только стал еще больше похож на акулу и ответил: согласен, сегодня мы ее убивать не будем. Положил пистолет в карман и быстро стал подниматься по трапу, к прямоугольному отверстию, в котором сияли звезды. И сейчас все трое – Палермо, Кой и Пилото – бежали в темноте по палубе сухогруза, а там дальше, в порту, готовился отдать швартовы «Феликс фон Лукнер».
Одно окно в пансионе «Картаго» светилось. Рядом с Коем раздался смешок запыхавшаяся собака переводила дух.
– Сеньора пакует багаж, – сформулировал Палермо то, что и так было понятно.
Они стояли под пальмами у городской стены, внизу, позади них, сиял огнями порт. В конце пустынного проспекта виднелись иллюминированные корпуса Политехнического университета.
– Дайте мне сначала поговорить с ней, – попросил Кой.
Палермо прикоснулся к карману, в котором лежал пистолет Кискороса.
– И не думай. Теперь мы все компаньоны, – сказал Палермо, все еще глядя вверх с мрачной ухмылкой. – Я уверен, что она опять сумеет убедить тебя.
Кой пожал плечами.
– В чем?
– Да в чем угодно Дай ей время, и она наверняка в чем-нибудь тебя убедит.
Они пересекли улицу. Пилото шел следом. Палермо не сводил глаз с освещенного окна, а перед входом в пансион снова пощупал карман.
– У нее с собой та пушка, гибралтарская?
Он пристально, не мигая смотрел на Коя. Зеленый глаз светился холодным стеклом.
– Не знаю. Вполне может быть.
– Черт.
Палермо минуту раздумывал. Потом опять посмотрел на Коя, словно пересматривал свое отношение к просьбе Коя поговорить с ней наедине.
– У нее есть свои причины, – вставил Кой.
– Конечно. У всех у нас они есть. – Он посмотрел на Пилото, который держался позади. – Даже у него.
– Дайте мне поговорить с ней.
Палермо еще немного подумал.
– Хорошо.
Ночная дежурная поздоровалась с Коем и сказала, что сеньора у себя в номере и что она попросила счет. Они прошли через холл и стали подниматься на третий этаж, стараясь ступать как можно тише. На стенах висели гравюры с изображениями кораблей, перед образом Девы Марии дель Кармен теплилась лампадка. Дверь в номер выходила прямо на лестничную площадку. Она была закрыта. Кой подошел к двери, Палермо следовал за ним. Шаги их заглушало ковровое покрытие.
– Ну, попытай счастья, – прошептал охотник за сокровищами, сунув руку в карман. – Даю тебе пять минут.
Кой нажал на ручку, она легко повернулась. На замок дверь не заперта. Открывая дверь, он вдруг понял, что все это – совершенно напрасно. Зачем он – брошенный любовник, обманутый друг, обворованный компаньон – пришел сюда? Его словно осенило: ведь ему нечего ей сказать, если рассудить здраво. Она собиралась уехать, но на самом деле она уже давно покинула его, оставив лежать в дрейфе, и что бы он ни сказал, что бы ни сделал, это ничего не изменит. А изумруды, которые всегда казались ему мечтой, химерой, не интересовали его и раньше, а теперь уж и совсем были ни к чему.
Танжер была такой, какой хотела быть. Она хотела быть свободной в своем выборе, и он всегда, с самого начала, это знал. Он видел старый серебряный кубок с одной ручкой и фотографию, на которой девочка улыбается черно-белой улыбкой. Этого достаточно, чтобы понять: слово «обман» здесь неуместно, неприменимо даже к ней самой. И Кой много бы дал в эту секунду, чтобы повернуться, подойти к Пилото и вместе с ним направиться на «Карпанту» с остановкой в первом же попавшемся баре; очень много бы дал Кой, чтобы не открывать эту дверь. Он не испытывал ни злости, ни даже любопытства. Но дверь открывалась все шире и шире, он видел номер, окно, выходящее на порт, наполовину собранную дорожную сумку на столе, и Танжер, которая стояла в своей темно-синей юбке, белой блузке и кожаных босоножках, видел ее только что вымытые, асимметрично подстриженные волосы – с них еще скатывались ей на плечи капельки воды. Видел веснушки на обгоревшей за эти недели, проведенные в море под летним солнцем, коже, распахнутые от неожиданности глаза, темно-синие, холодные, как черненая сталь «Магнума-357», который она выложила на стол, когда заметила, что дверь открывается. Сыграл свою роль в этой трагикомедии обманов и Нино Палермо, не стал ждать обещанные пять минут, вошел сразу вслед за Коем, и в руке его блестел инкрустированный перламутром пистолет. Кой открыл рот, хотел крикнуть: нет, стоп, хватит, давайте отмотаем назад всю эту историю, мы же сотни раз видели этот бред в кино; но она уже чуть согнула руку, нацелила пистолет ему в бедро и выстрелила, на одну тысячную долю секунды позже снова раздался сухой щелчок, за которым последовала резкая боль в ребрах;