112 
— Ну, Тойер? Все успел, все сумел? Теперь ты настоящий мачо?…
— Ну, как тебе сказать… Это как посмотреть.
— Я прочла в газете, что невиновный безумец был найден.
— Да, скверное дело, долго он провисел. Птицы его… того…
Тойер подумал: привет от археоптерикса, палеозавра со слабостью к червям, переодевшегося в серое безобразие.
— Такие детали меня не очень интересуют. Ты больше знаешь о его забавной семье, чем написано в газетах?
— У меня нет для этого ни времени, ни желания…У людей много грязных тайн. Сколько людей, столько и тайн. Нам известно, например, что выдающийся хирург вел себя дома как настоящая свинья. Похоже, всячески издевался над детьми. Только сестра была для мальчика лучиком света. Возможно, этим и можно объяснить его попытку поговорить с девочкой.
— Знаешь, я не считаю тебя своей грязной тайной. И никогда не стану считать, Иоганнес. Никогда.
— Нет, разумеется, нет, но почему ты так говоришь…
— Я прошла конкурс, Тойер. Все идет к тому, что меня там примут на работу. Если все получится, то зимой я уже буду преподавать в Ростоке.
Тойер был потрясен этой новостью, а еще потрясен тем, что новость его потрясла.
— Значит, теперь все окончательно решено? — тихо спросил он. — Но ведь там водятся скинхеды, по штуке на банку пива.
— Ах, что бывает окончательным?… Я позвоню тебе, когда буду знать точно. А бильярдные черепа и пивные банки есть всюду.
— Пожалуйста. Звони мне. Замечательно, что ты позвонила. Все-таки у нас было много прекрасного.
— Пока, Тойер.
…Кильманн от своих кровавых подвигов совсем потеряла голову. Убийства она готовила энергично, почти творчески, на извращенный и жалкий манер.
Она следила за мужчинами, которых Людевиг считал своими врагами. Наблюдала за вечерними прогулками Рейстера, много раз приходила под своим настоящим именем, без маскарада, на прием к глазному врачу Танненбаху, пока не изучила его привычки. Даже знала о том, что в доме Брехта не всегда запирается дверь подъезда.
Про нас написали газеты. Теперь я считаюсь крутым копом. Людевиг говорит, если бы мы не пришли, то он принял бы цианистый калий. А Кильманн бы вскоре умерла от потери крови. Почему он просто не попросил себя прикончить, не сказал. Как в футболе: я хоть и не выиграл, зато сбил с ног еще одного игрока противника.
Ах да — бар Эрвина стал теперь культовым местом. От посетителей нет отбоя.
Таков был кельтский круг, редкая пакость, замешенная на ложном уме, похоти, мести, покорности, а главное, на крови… Фабри, это не единственная причина, почему я пишу тебе, но сейчас у меня нет ни малейшей охоты называть другие. Пожалуй, лучше я приеду к тебе еще раз. Тогда это письмо становится ненужным…
Тойер отбросил исписанный листок.
Начало сентября. Старший гаупткомиссар выпалывал траву на могиле жены. Участок был запущен, комиссар сгорал от стыда. Он решил зажечь огонек на безвкусной гранитной плите, которую его когда-то уговорил установить ее брат. (К счастью, этот идиот умер.) Но тут же обнаружил, что у него нет зажигалки.
В конце сентября Хафнер был окончательно и полностью оправдан, даже удостоился поощрения начальства и похвал прессы. После этого он ушел в сорокачасовой запой и заработал воспаление среднего уха. Доктор Цубер, отоларинголог, которого порекомендовал Тойер, помог ему полностью выздороветь. Однако Хафнер остался при своем мнении: без «доброй порции» грога он бы не пошел на поправку так быстро.
Лейдиг осторожно налаживал контакты с домами престарелых.
Штерн потихоньку аннулировал все договоры с кредитными учреждениями о выдаче ссуды на строительство.
Фамилия толстого коллеги оказалась Зенф.[26]
Эпилог
В полдень Тойер поехал в Безевилль за покупками. Когда возвращался к машине, ручки пластиковых пакетов больно впивались в ладони. Кожа на ладонях пересохла, на ней выскочили прыщики. Вероятно, теперь, став аллергиком, он наконец-то превратился в настоящего современного человека. Интересно, против чего взбунтовалась его иммунная система? Против дрожжей, фундука, ночных разговоров с самим собой на сырой наружной лестнице?
Быстрым шагом он одолел расстояние до забора, сел в автомобиль и пришпорил его. Прошел год с тех пор, как он решился вновь сесть за руль, и вот уже гонял так, что впору участвовать в ралли. Сейчас он в очередной раз притормозил бег времени, одолев восемьсот метров проселка за три минуты. Потом пересчитал эту скорость на стандартные единицы измерения. Примерно шестнадцать километров в час, так что с ралли он немного погорячился.
112 
