4 
Все настраивало его на меланхолический лад: маленький мертвый крот, которого он увидел после дождя на третий день, ржавый детский велосипед хозяйской дочки, брошенный за ненадобностью. Когда вечерами он смотрел через спутник немецкие телепрограммы, его расстраивали даже сообщения о травмах в немецкой национальной сборной по футболу. Эх, ведь такие были шансы на выигрыш в Азии! Стоило ему лишь уехать в соседнюю страну, и вот пожалуйста!
Иоганнес Тойер подошел к воротам. Украдкой вынул из кармана куртки плоскую бутылочку арманьяка и прислонился к столбу. Напротив, по другую сторону от узкой полосы асфальта, простиралась пашня. За ней торчал силуэт силосной башни. Эту башню он видел и из Безевилля, с автостоянки у рынка. Значит, городок находился в той стороне. За шесть прожитых тут дней он уже научился сносно ориентироваться. Он вдруг рассердился — ведь он не желал ничего знать, ничему учиться и по возможности хотел перестать быть самим собой, тем самым проклятым Тойером.
За правым плечом возникла массивная тень. Он резко повернулся: там стояла корова и таращила на него карие глаза.
Он сунул бутылку в карман; как ни смешно, но ему стало стыдно перед коровой. И зашагал в обратную сторону.
Ему по-прежнему мучительно хотелось отдохнуть, но поскольку он не понимал точно, от чего — отлынивать от работы он обычно ухитрялся и без отпуска, — то не знал и как это сделать.
Комиссар снова прошел мимо рощицы. Почти стемнело, и идущую навстречу подругу он различил лишь по приближавшемуся огоньку сигареты. Вообще-то курила она редко, даже не каждый день, но за время отпуска он все чаще видел ее с сигаретой. Тут можно было бы найти аналогию с бессовестным употреблением анисовки средь бела дня, но до столь тонких умозаключений комиссар не дотягивал. Когда у него на душе царил мрак, он становился невнимательным к окружающим. Во всяком случае, он знал за собой такой грех, и это знание не прибавляло ему веселья, а еще больше понижало настроение. Оно падало по уходящей в бесконечность шкале Тойера, предназначенной для измерения отрицательных величин, для измерения пустоты.
— Иоганнес, зачем ты хитришь и обманываешь меня? Неужели не стыдно?
Голос Хорнунг звучал бодро и весело, но можно было догадаться, что веселье это мимолетное и следует ловить момент и ценить его. Что сыщик тут же и сделал. Как всегда, неуклюже:
— Ты опять куришь.
Хорнунг остановилась. В темноте он не мог видеть выражение ее лица, но интонация не оставляла места для сомнений.
— Точно тебе говорю, Тойер. Вот мы сидим с тобой, ужинаем. Я приготовила ужин. Возможно, не на ресторанном уровне, но все же… Потом я прошу тебя кое о чем — мне не хочется повторять свою просьбу, напомню лишь, что в тринадцать лет подростки краснеют, получая такое предложение. Но ты даже не слышишь меня, встаешь, идешь к своему саквояжу с туалетными принадлежностями, который, к моему удивлению, стоит на комоде у входной двери с самого нашего приезда… Копаешься в нем… Впрочем, своему партнеру, который к тому же постарше меня, я охотно прощаю старческие странности…
— Эй, ты что! — воскликнул Тойер. — Мне стукнуло лишь пятьдесят три! В марте.
— В феврале, ты даже не помнишь собственный день рождения. Поэтому я повторяю: твое поведение отдает старческим маразмом. И я могу обосновать свою оценку. Ты даже не замечаешь, что на стене висит зеркало. Так что я прекрасно вижу, как ты выуживаешь бутылочку шнапса. Потом что-то бормочешь про свежий воздух и выходишь из дома. Я слышу, как ты топаешь по ступенькам, а самое главное, слышу, как ты поешь песню про фонарь.
— Про какой еще фонарь? — искренне возмутился Тойер.
— Про такой: «Я иду с фонарем, и мой фонарь со мной…»
— Трам-там-там, там-там, там-там… — закончил пристыженный комиссар, как всегда сфальшивив. — Но у меня нет никакого фонаря…
— Это еще больше усложняет ситуацию… ах, гляди, Иоганнес! — Она прижалась к нему. — Какие потрясающие звезды!
Тойер поднял лицо и увидел темно-синее, почти черное небо с россыпью бесчисленных белых дырок.
— Сногсшибательно, — попробовал он подладиться под тон подруги. — А вон там еще видны последние лучи солнца…
— Это светится Гавр. Не хочешь же ты сказать, что за то время, которое мы здесь провели, тебе из всех сумасшедших по красоте закатов бросилось в глаза лишь это место на горизонте? Полежи со мной тут, в этой высокой, влажной от росы траве, словно мы влюбленные подростки! Потом мы выпьем твой шнапс, заработаем воспаление мочевого пузыря. Местный врач, не выпускающий из зубов сигареты, выпишет нам больничный, и мы останемся тут месяца на три…
4 
