Последние отзывы

  15  

Разведки всего мира оптом скупают, перепродают, учат и засылают невесть куда эмигрантов, там их перевербовывают и отправляют с новыми инструкциями назад, в этот неописуемый город-бедлам, где жизнь ничего не стоит…

Страшный суд!

На всё это моросил нахальный осенний дождь.

Упрятинскую скотину забрал японец-перекупщик, отправил табуны в сторону моря, за которым отчуждённо жила неведомая миру Страна восходящего солнца.

Скотопромышленник, довольный барышами, укатил домой с верными телохранителями, а Якимов остался с десятком своих людей потрошить спекулянтов, чтобы разжиться припасами соли, керосина и прочей нужной в хозяйстве мелочью.

Кутил казак на постоялом дворе, стрелял по борзым тараканам на стенах из тяжёлого кольта и слюнявил усатым ртом губы смешливых живых кукол, сидящих у него на обеих коленях. Пронька налопался экзотических лакомств и мучился животом, поминутно бегал за угол со страдальческим лицом.

Егор со Спирькой и Яковом всё шатались по городу, пили ханшин и отбивались от липучих, как мухи, девок.

Вечером нарвались на двух русских кокоток с бесстыдными вырезами на грудях и томными от опия взглядами, Яков не стерпел, уволок смущённого брата за ними в низенькую дверь какой-то халупы, велев Егору подождать на улице.

К нему сразу же привязался вымученный усталостью рикша, кланяясь и невнятно щебеча:

— Капитана, моя конь… Но-но! Капитана, мало-мало деньга ю? Кабак смотри, голый папа… Папа ходи так-так, — рикша вскидывал костлявые голени в коротких штанах из синей дабы,^[1] и уморно плясал, растеряв сандалии.

Егор сплюнул, надоело под дождём ждать увлекшихся братанов, сел в тесную повозку.

— Вези, хрен с тобой, погляжу на твоего папу. Видать, жрать шибко хочешь, так и быть, подкормлю. — И подумал: «Есть лишний наварец от Упрятина».

Рикша радостно закивал головой. Егор увидел, как он напрягся мокрой спиной под дерюжным мешком. Китаец резво погнал, вдоль тёмных домов и кишащих людьми тротуаров.

Неслись пролётки, в одной из них, обнявшись стояли пьяные офицеры, горланили во всю мочь «Боже царя храни», пугая китайцев в соломенных шляпах и простой одежде из далембы.^[2]

Важно шли японские самураи с длинными мечами, шныряли какие-то типы в чесучёвых рубахах и американских ботинках жёлтой кожи. Надменно шествовали толпой буддийские монахи-ламы с чётками в руках, барахтались у стенок нищие в грязных отрепьях, выскуливая милостыню.

Плыли нескончаемые зонтики разных цветов. Вонь человеческих испражнений и жареного лука шибала в ноздри вместе с ароматом французских духов.

В дверях отелей пластались лакеи во фраках и белых перчатках, от пинков вышибал катились под ноги лошадей пьяные, орущие проклятия на всех языках света, горели в небе фейерверки и в витринах лавок китайские фонари из аляпистой бумаги.

Плясали вездесущие чумазые цыгане, и гадалки предрекали судьбу.

Чадящие вонючим дымом лимузины с поднятыми от дождя верхами, остервенело сипя клаксонами, продирались сквозь этот ад, из них выпархивали у дверей богатых домов и гостиниц изящные кавалеры, поддерживая локотки нафуфыренных дамочек в умопомрачительных шляпках и платьях…

Егор, разинув от удивления рот, крутил головой, пялил глаза на все стороны. У большого трёхэтажного особняка рикша, наконец, остановился, китайца шатнуло, но он устоял и опять по-лошадиному закивал головой, согнувшись пополам, выставив дрожащую руку с растопыренными худыми пальцами.

Быков впихнул в неё смятую бумажку и добавил мелких китайских монет-чохов с дырками посередине.

— Пасиба, капитана, — радостно вскинулся рикша и опять забрунжал мухой, мешая русские и ещё чёрт знает какие слова, — русский кабак шипко хоросо-о водка ши пуши. Шипко хо! Манту ши пу ши, сайнара, сайнара… Ариготэ, капитана шипко хо! — крутанул свою повозку. Рысью кинулся к какому-то пьяному господину в котелке.

Тот с трудом угнездился на сиденье, огрел китайца по хребту бамбуковой тростью: «Но-о-о! Вороныя-а!»

К Егору подкатилась размалёванная гримом дамочка в облезлом кошачьем манто.

— Папироской не угостите, душка?

— Отвяжись, я не курю.

— О-о-о! Похвально, весьма похвально. Так, может быть, угостите шампанским чистокровную польскую графиню, — она требовательно топнула ножкой в расползшемся башмаке, — я хочу шампанского! Немедленно! Много!

  15