ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Парсонс был в темном костюме. Он повязал черный галстук, уже не новый, который всегда носил в дни траурных событий. Края галстука блестели: чья-то неумелая рука старательно прошлась по нему раскаленным утюгом. На левом рукаве костюма была нашита полоска из черной ткани.

— Нам хотелось бы еще раз осмотреть дом, — сказал Берден. — Если вы не против, оставьте нам, пожалуйста, ключ.

— Делайте, что хотите, — сказал Парсонс. — Священник пригласил меня к себе на воскресный обед. Я вернусь только к вечеру.

Он уже позавтракал, и на столе оставались чайник и вазочка с мармеладом. Он убрал их в буфет, поставив каждый предмет на предназначенное место, куда обычно их ставила покойная жена. Берден наблюдал, как Парсонс, взяв свежую воскресную газету, которую он даже не развернул, смахнул на нее со стола крошки хлеба, скомкал и сунул в ведро под раковиной.

— Я хочу поскорее продать этот дом, — сказал он.

— Моя жена собирается пойти в церковь на службу, — сказал ему Берден.

Парсонс стоял, повернувшись к нему спиной, и мыл над раковиной чашку с блюдцем и тарелку, поливая их сверху из чайника.

— Я рад, — сказал он. — Я как раз подумал, что сегодня захотят прийти на службу люди, которые не смогут завтра быть на похоронах, — раковина была в рыжих пятнах, к жирным местам прилипли чаинки и крошки. — Я полагаю, вы еще не вышли на след? Я имею в виду, на след убийцы.

«Идиотская фраза», — подумал Берден, но тут же вспомнил, чем занимался Парсонс вечерами, пока жена вязала ему свитер.

— Нет еще.

Парсонс вытер полотенцем посуду, а затем руки, тем же полотенцем.

— Какая разница, — мрачно сказал он, — все равно ее не вернешь.

Наступал жаркий день, первый по-настоящему жаркий день лета. Водные миражи играли на мостовой Хай-стрит — озерки несуществующей влаги, которые вспыхивали вдалеке, а когда Берден подходил ближе, гасли. На шоссе, где еще ночью блестели жирные лужи, теперь плясали лужицы-привидения. Длинная вереница машин сплошным потоком направлялась к побережью. На перекрестке стоял Гейтс и регулировал движение. Он был в легкой голубой рубашке, в летней форме, и Берден, глядя на него, почувствовал, как жарко и тяжко в пиджаке.

Уэксфорд ждал его в кабинете. Окна были открыты, но это не спасало от жары.

— Кондиционер лучше работает, когда окна закрыты, — сказал Берден.

Уэксфорд ходил взад и вперед по кабинету, вдыхая теплый летний воздух.

— Ничего, так даже лучше, — сказал он. — Подождем до одиннадцати и отправимся.

* * *

Как и предполагал Уэксфорд, машина уже стояла. Кто-то, соблюдая осторожность, поставил ее в переулке, в стороне от Кингсбрук-роуд, почти на выезде на Табард-роуд, где эта улица кончалась.

— Слава Богу! — произнес Уэксфорд с таким сильным чувством, как будто молился в церкви. — Пока все идет, как надо.

Парсонс оставил им ключ от задней двери, и, открыв ее, они тихо проникли в кухню. Раньше, когда Берден здесь бывал, ему казалось, что в этом доме всегда холодно. Но сейчас, когда за окнами пекло, в доме было душно и тепло, пахло лежалыми продуктами и не стираным, затхлым бельем.

Стояла полная тишина. Уэксфорд прошел в холл, за ним Берден. Они ступали осторожно, стараясь, чтобы под их шагами не скрипели старые половицы. На вешалке висели куртка и плащ Парсонса; на маленьком столике, среди груды рекламных проспектов и вскрытых конвертов со счетами, рядом с грязным носовым платком что-то поблескивало. Берден подошел поближе и наклонился, чтобы лучше рассмотреть предмет, но трогать его не стал. Он только слегка отодвинул в сторону бумаги и платок, и они с Уэксфордом увидели ключ на серебряной цепочке, к которой был подвешен брелок в виде подковки.

— Попались, — беззвучно, одними губами, произнес Уэксфорд.

В гостиной было жарко, везде лежала пыль, но все стояло, как прежде, на своих местах. Производя обыск, люди Уэксфорда постарались не нарушить порядок, даже не забыли вернуть искусственные розы в вазу на каминной полке. В лучах солнца, проникающих в закрытые окна, плясали мириады пылинок. В остальном же царила полная неподвижность.

Уэксфорд и Берден стояли да дверью и ждали. Казалось, прошла вечность, но ничего не происходило. И вдруг все сразу изменилось, Берден едва поверил своим глазам.

  62