57 
— Я их выбросил, смял в комок. Нечего всякий мусор таскать в кармане.
— Как мне кажется, — сказал Лэтхем, — тебя не было в кинотеатре. Ты пошел по Редьярд-гарденс и увидел Джейсона, сидящего на ограде. Это было впервые, когда его бросили одного на улице? По всей видимости, ты и посадил Джейсона в прогулочную коляску и повез куда-то. Наверное, домой. А может быть, ты его отвез в Лордшип-парк, туда, где густые заросли. Что ты с ним сделал, Барри? И как повел себя мальчик? Кричал? Звал на помощь? Ты зашел слишком далеко, и, чтобы остановить его, ты зашел еще дальше.
Барри их не боялся ни чуточки, ни на йоту. Чувство собственной невиновности защищало его, как броня. Но он был оскорблен. Умолчание в ответах на некоторые вопросы, вообще не имеющие отношения к делу, ставили ему в вину и тем попирали его человеческое достоинство.
В половине шестого Барри отпустили безо всяких извинений. Он догадался, что просто надоел им, и детективы хотят поспеть к домашнему обеду, пока тот не остыл. Хотя общение с полицейскими вызывало в нем отвращение, он согласился с их настойчивым предложением довезти его до дома. Это был еще один их ловкий ход. Весь квартал видел, как Барри доставили домой на полицейской машине с мигалкой, а потом это станет предметом пересудов в скучные вечерние часы.
Прохожие на улице и соседи из окон пялились на него.
Лайла Курор, давно овдовевшая, но, как положено индианке, постоянно облаченная в белоснежное траурное сари и давшая обет ни с кем не заговаривать и не отвечать ни на какие вопросы, вдруг распахнула свое до блеска отмытое окно и жестом указала путь полицейской машине, хотя того и не требовалось.
В Уинтерсайд-Даун никогда не наступали сумерки. Высокие фонари с желтыми лампами превращали ночь в бесконечно длящийся унылый день.
Все жители района, почерпнув сведения из дневных газет, могли запросто сложить два плюс два и сделать вывод, что Барри и прикончил Джейсона, раз его привозят домой на полицейской машине. На первых страницах всех газет было сообщение о некоем человеке, который целый день подвергался допросу. Никаких деталей не приводилось, имя допрашиваемого не упоминалось, зато репортеры много слов посвятили миссис Кэрол Стратфорд, проводящей в тревоге и ожидании дни и ночи в доме, который она делит со своим сожителем, двадцатилетним Барри Мэхоуном. Далее указывалось, что допрашиваемому полицией было как раз двадцать лет, и он местный житель.
Барри содрогнулся. Он купил газету в киоске на Бевин-сквер и почувствовал, что мистер Махмуд, киоскер, и его хорошенькая дочурка с длинными черными косичками разглядывали его с особым интересом.
Полиция опять сама приехала за ним на следующий день.
Была суббота, и он сидел дома. В участке из него снова словесно попытались сделать отбивную. Вопросы были все те же. Его пытались подловить на несостыковках и противоречиях. Барри отвечал спокойно, а если какие-то подробности не мог вспомнить, то искренне в этом признавался.
Его расспрашивали, какой у него характер, вспыльчив ли он, скор ли на физическую расправу, если ребенок нарушает дисциплину, и как он вообще относится к телесным наказаниям. Барри отвечал, как думал, почти механически. Его только волновало, почему лишь его одного взяла в клещи полиция.
В жизни Джейсона был и другой мужчина. Допрашивали они его или нет? Поинтересовались ли они, спросили ли у Кэрол, кто он такой? Барри хотелось крикнуть во весь голос: «Ведь у Джейсона есть отец!»
Он едва не сорвался на крик, но в конце концов сдержался. Уважение к Кэрол, преданность любимой им женщине остановила его. Он вытерпел все вопросы, отвечая «да» или «нет», а иногда отделываясь молчанием. Любопытно, что он потерял всякий интерес к следствию точно так же, как после первого допроса лишился страха перед полицейскими.
На этот раз его уже не везли с шиком, он возвращался домой пешком. Кэрол отсутствовала. Ее заменяла записочка — два крестика означали два поцелуя, чтобы он не подумал, что она его забыла и перестала любить.
Барри попробовал поглядеть по телеку матч «Ипсвич» — «Арсенал», но не смог сосредоточиться на игре. Его мозг был занят лишь одной мыслью, которая раньше никогда не занимала его.
Невольно он взял в руки рамку с фотографией Дэйва. Это был портрет улыбающегося, беззаботного, абсолютно счастливого человека.
Снимок был сделан за месяц до гибели Дэйва. Его тело расплющилось вместе с трейлером где-то в горах Хорватии.
57 
