180 
В душе у Арта нет в этом ни малейших сомнений.
Гуэро Мендес лежит на каталке в частном госпитале, и трое лучших пластических хирургов Мексики готовятся подарить ему новое лицо. Новое лицо, думает Гуэро, крашеные волосы, новое имя, и я смогу вновь начать войну против Баррера.
Войну, которую он обязательно выиграет, потому что на его стороне новый президент.
Мендес устраивается поудобнее на подушке, пока медсестра готовит его к операции.
— Ну как, вы готовы поспать? — спрашивает девушка.
Он кивает. Готов заснуть и проснуться новым человеком.
Медсестра берет шприц, снимает пластмассовый колпачок, вводит иглу в вену на его руке. Нажимает поршень шприца. Она его гладит по лицу и, когда лекарство начинает действовать, тихонько говорит:
— Колосио мертв.
— Что ты сказала?
— У меня сообщение от Адана Барреры: твой человек, Колосио, мертв.
Гуэро пытается приподняться, но тело не повинуется командам мозга.
— Лекарство называется «дормикум», — продолжает медсестра. — Сильная доза, такую можно назвать «смертельной инъекцией». Закроешь глаза и уже никогда больше не сможешь открыть их...
Гуэро тщится крикнуть, но изо рта не вылетает ни звука. Он изо всех сил старается не засыпать, но чувствует, как сознание ускользает. Он силится выдраться из ремней, освободить руку, чтобы сдернуть маску, закричать, позвать на помощь, но его мускулы не слушаются. Даже шея не поворачивается, когда он хочет помотать головой: нет, нет, нет! Он ощущает, как вытекает из него жизнь.
Откуда-то очень издалека доносится голос медсестры:
— Баррера желают тебе гнить в аду.
Двое охранников катят тележку из прачечной, нагруженную чистыми простынями и одеялами, наверх, в камеру люкс Мигеля Анхеля Барреры в тюрьме Алмолойа.
Тио забирается в тележку, охранники набрасывают на него простыни и выкатывают из корпуса и дальше, через дворы, за ворота.
Вот так все просто, легко.
Как и было обещано.
Выбравшись из тележки, Мигель Анхель шагает к ожидающему его фургону.
Двенадцать часов спустя он уже обосновался в Венесуэле, уйдя от всех дел.
За три дня до Рождества Адан преклоняет колени перед кардиналом Антонуччи в его личном кабинете в Мехико.
«Самый разыскиваемый человек в Мексике» слушает распевное бормотание папского нунция на латыни: отпущение грехов для него и Рауля за их непреднамеренную, нечаянную роль в случайном убийстве кардинала Хуана Окампо Парады.
Антонуччи не дает им отпущения за убийства Эль Верде, Абрего, Колосио и Мендеса, думает Адан, зато правительство постаралось. Заранее — как награду за убийство Парады.
Если я убью вашего врага, настаивал тогда при переговорах Адан, то вы должны разрешить мне убить моих.
Итак, дело завершено, думает Адан. Мендес мертв, война окончена. Тио из тюрьмы вытащили.
И теперь новый patron — я.
Мексиканское правительство только что восстановило Римско-католическую церковь в полном юридическом статусе. Кейс, набитый шокирующими документами, перешел от Адана Барреры к определенным правительственным министрам.
Адан выходит из кабинета с официально новой душой, сверкающе-чистой.
Услуга за услугу.
В канун Нового года Нора возвращается домой после обеда с Хейли Сэксон. Она ушла еще до того, как откупорили шампанское.
Нет у нее никакого настроения. Праздники прошли уныло. Первое Рождество за девять лет она проводит не с Хуаном.
Вставив ключ в замочную скважину, Нора открывает дверь. Едва она входит, как чья-то рука зажимает ей рот. Она шарит в сумочке, стараясь найти газовый баллончик, но сумочку выбивают у нее из рук.
— Я не причиню тебе вреда, — говорит Арт. — Не надо кричать.
Он медленно отнимает от ее рта руку.
Нора, повернувшись, влепляет ему пощечину:
— Я сейчас вызову полицию.
— Я и есть полиция.
— Я вызову настоящую.
И, подойдя к телефону, начинает набирать номер.
— Ты имеешь право молчать, — говорит Арт. — Все, что ты скажешь, будет использовано против тебя в...
Нора опускает трубку.
— Так-то лучше.
— Чего тебе от меня надо?
— Хочу показать тебе кое-что.
— Ты представления не имеешь, сколько раз я слышала эти слова.
Арт достает из кармана куртки видеокассету.
— У тебя есть видео?
— Любительские видеосъемки? — смеется она. — Шикарно. Тебя снимали, и ты хочешь произвести на меня впечатление? Или меня? Сначала угрозы, теперь шантаж. Позволь сказать тебе кое-что, миленький: я такого навидалась, в кино я всегда смотрюсь красиво.
180 
