199 
С рыбацкой лодки Адан перебирается на маленький одномоторный бот. Они отплывают ночью, ориентируясь на реке по пламени, вырывающемуся из труб нефтеперегонных заводов, будто сигнальные огни ада. Устье реки илистое и загрязненное, воздух душный, смрадный. Они скользят по воде мимо владений нефтяных компаний, оцепленных оградами в десять футов высотой из колючей проволоки со сторожевыми вышками по углам.
На плавание по реке у них ушло два дня. Приходилось уворачиваться от военных патрулей и частной охраны. Наконец Адан попал в тропический лес и теперь вынужден преодолевать остаток пути на джипе. Дорога идет мимо плантаций, в первый раз Адан видит, как растет кока, на которой он сколотил миллионы.
Но растет не везде.
Встречаются поля мертвые, с поникшими растениями, отравленными с вертолетов ядовитыми химикатами, которые уничтожают не только коку, но заодно и бобовые, томаты, овощи. Отравляют воду и воздух. Адан проезжает через брошенные деревни, похожие на экспонаты в музее: колумбийская деревня, только в ней нет людей. Жители покинули свои дома, спасаясь от отравляющих веществ, от армии, сбежали от партизан ФАРК, от войны.
А другие деревни были выжжены. Обугленные круги на земле отмечали места, где раньше стояли хижины.
— Армия, — поясняет проводник. — Они жгут деревни, если думают, что тут живут союзники ФАРК.
А ФАРК сжигает деревни, если подозревает в поддержке армии, думает Адан.
Наконец они добираются до лагеря Тирофио.
Партизаны Тирофио в камуфляже, в беретах и с «АК-47». Удивительно, но тут много женщин — Адан цепляет глазом одну, особенно эффектную, амазонку с длинными черными волосами, ниспадающими из-под берета. Она отвечает взглядом, в котором ясно читается: «И чего ты пялишься?» — и он отворачивается.
Всюду, куда ни посмотри, кипит работа: одни тренируются, другие чистят оружие, кто-то стирает, наводит чистоту в лагере — и все делается четко, организованно. Лагерь большой и аккуратный: ровные ряды оливково-зеленых палаток стоят под камуфляжной сеткой. Несколько кухонь сооружены под пальмовыми ramadas [144]. Адан видит палатку, похожую на госпитальную, и амбулаторию. Они проходят даже мимо палатки, где расположена библиотека. Короче, это не шайка бандитов в бегах, думает Адан. Это хорошо организованный отряд, контролирующий свою территорию. Камуфляжная сетка, маскировка от наблюдения с самолетов, — единственная уступка грозящей опасности.
Провожатые довели Адана до палатки, где расположен штаб. Она больше других, с полотняными навесами, образующими что-то вроде веранды: на ней стоят стулья и столы, сколоченные из грубо отесанного дерева, умывальник. Через минуту провожатые вернулись с человеком постарше, плотным, одетым в зеленый камуфляж, в черном берете.
Лицом Тирофио напоминает лягушку, думает Адан. Толще, чем положено бы партизану, под глазами набрякшие мешки; тяжелые челюсти и широкий рот, сложенный в вечно хмурую гримасу. Скулы у него высокие, резко очерченные, глаза узкие, брови дугами, седые. И все-таки смотрится он моложе, чем на свои почти семьдесят лет. Шагает к Адану энергично, упруго, короткие мускулистые ноги ничуть не дрожат...
Тирофио с минуту смотрит на Адана, оценивая гостя, затем указывает на веранду под пальмовым ramada. Садится сам и жестом приглашает Адана. Без всяких предисловий он говорит:
— Я знаю, ты поддерживаешь операцию «Красный туман».
— Не из-за политики, — отзывается Адан. — У меня тут только бизнес.
— Ты знаешь, что я могу задержать тебя и потребовать выкупа, — продолжает Тирофио, — или убить тут же, на месте.
— А ты знаешь, — возражает Адан, — что переживешь ты меня, ну, самое большее, на неделю.
Тирофио кивает.
— Так о чем будем говорить? — спрашивает Адан.
Тирофио вынимает из кармашка рубашки сигарету и предлагает Адану. Адан отрицательно мотает головой, и Тирофио, пожав плечами, закуривает и, сделав долгую затяжку, спрашивает:
— Когда ты родился?
— В пятьдесят третьем.
— А я начал сражаться в сорок восьмом. Во время, которое сейчас называют «Ла Виоленсиа». Слыхал про такое?
— Нет.
Тирофио кивает.
— Был я тогда лесорубом, жил в небольшой деревушке. В те дни и меня совсем не занимала политика. Левое крыло, правое крыло — это было без разницы для леса, который я валил. Однажды я ушел утром рубить лес в горах, а в нашу деревню ворвалась местная полиция, поддерживающая правых. Они согнали всех мужчин вместе, завязали им локти за спиной и перерезали горло. И бросили их на деревенской площади истекать кровью, будто свиней, пока насиловали их жен и дочерей. Знаешь, почему они сделали это?
199 
