Особенно,... 
111 
Он нес под мышкой плиту розового мрамора, пронизанного белоснежными жилами. Вчера утром он заметил этот камень, прислоненный к большой глыбе черного гранита, предназначавшегося для памятника, который собирались установить в одной маленькой церкви по соседству. Весь день Кевин присматривался к мрамору, обдумывая, как и в какой момент стырить его, дабы не привлечь к себе нежелательного внимания. Он и прежде приносил домой осколки дорогого камня: почти все его статуэтки были вырезаны из кусков, отсеченных от мраморных глыб при работе, испорченных неудачным ударом резца или неточно просверленным отверстием. Но на этот раз Кевин впервые осмелился украсть нетронутый кусок мрамора. Если он попадется, его вышибут из мастерской. Это вполне может произойти и чуть позже, когда пропажа обнаружится и поиски в пыльном сарае и во дворе, где велись работы, окажутся безрезультатными. Однако Кевина нисколько не волновала перпектива увольнения. Все эти годы он горбатился, вырезая надписи на надгробных плитах и создавая на заказ ангелочков только ради Мэтти, ради его багополучия, его будущего. Мальчика больше нет и кому теперь какое дело, есть ли у его отца работа и какая.
От дождя мрамор становился скользким. Кевин посильнее прижал его к себе. Над головой с высоких черных фонарных столбов свисали лампы, их свет радужно переливался в каплях дождя. Кевин тащился от фонаря к фонарю, тяжело ступая в лужи рабочими башмаками, не обращая внимания на потоки дождя, бившие его по голове и плечам, насквозь промочившие одежду. К тому времени, как Кевин добрался домой, на нем не осталось сухой нитки.
Дверь дома оказалась незапертой, даже задвижка не задвинута. Не выпуская камень из-под мышки, Кевин толкнул дверь плечом и вошел. Жена сидела на старом стуле с потертой обивкой, держа на коленях фотографию Мэтти. Она слепо уставилась на нее. Перед ней на низеньком столике стояла тарелка с недоеденными бутербродами и тремя имбирными бисквитами. При виде пищи Кевин испытал прилив бессмысленной, неконтролируемой ярости. Она еще может думать о еде! Она даже озаботилась приготовить себе бутерброды! Несправедливые, горькие упреки рвались с языка, но Кевин пока сдерживался.
– Кев!
Нечего ей прикидываться, говорить умирающим голосом. Она тут целый день подкрепляется сэндвичами. Кевин молча прошел мимо, направляясь к лестнице.
– Кев!
Он зашагал вверх, твердо ступая по непокрытым ковром ступенькам. С промокшей одежды на пол текла вода. Кусок мрамора едва не выскользнул из рук, ударился о стену, но Кевин продолжал восхождение, он уже миновал площадку второго этажа и теперь поднимался на самый верх, в спальню Мэттью, в маленькую мансарду с единственным луховым окном, сквозь которое с набережной в омнату просачивался слабый свет, падал на «Наутилус», принесенный Кевином накануне в детскуюю. Кевин поставил статуэтку на комод. Он сам не знал, зачем это делает, просто пытался, насколько возможно, сохранить в комнате присутствие сына. «Наутилус» – это только начало. Он еще что-нибудь придумает.
Кевин осторожно опустил мраморную плиту на пол, прислонился к комоду. Выпрямился и вновь увидел перед собой «Наутилус», потянулся рукой к гладкому камню, провел большим пальцем по завитку ракушки, прикрыв глаза, весь отдался этому ощущению, прикосновению к холодной, скользкой поверхности, проследил пальцем весь рисунок, на ощупь отличая отполированную ракушку от окружавшего ее грубо обработанного мрамора.
«Я хочу сделать что-то похожее на ископаемое, папа. Вот, видишь эту картинку? Ракушка будет такая, словно ее выкопали на берегу или как будто она вросла в скалу. Что скажешь, папа? Хорошая мысль? Ты дашь мне камень, чтобы это сделать?»
Он отчетливо слышал голос мальчика, ясный, ласковый. Можно подумать, мальчик здесь, в комнате, он никогда и не покидал Хэммерсмит. Он совсем рядом. Мэтти где-то тут, рядом.
Кевин все так же вслепую нащупал ручку верхнего ящика комода и потянул его на себя. Руки его дрожали. Цепляясь за комод, он постарался унять дрожь, но не мог успокоить сбившееся дыхание. Снаружи по крыше дома молотил дождь, с грохотом мчался по водостоку. На миг Кевин полностью сосредоточил внимание на этих звуках пытаясь отрешиться от всего остального. Он хотел овладеть собой, и ему казалось, что он оправится если будет думать только о тонкой струйке воздуха, просачивавшейся сквозь щель в оконной раме холодившей ему затылок.
111 
