Последние отзывы

  33  

Поэтому французы сразу отворачиваются, когда видят наших или американцев. Американцев они презирают за то, что те приходят в самые дорогие рестораны в шортах, громко и смачно сморкаются и разводят бордо пепси-колой. А русских они сторонятся, потому что русские не могут выучить даже «Силь ву пле». Ну не умещается в русской голове даже два иностранных слова.

Я вообще не знаю, зачем американцы путешествуют. Взбираясь на Акрополь, они жалуются, что там нет закусочной, пиццерии около Парфенона. Американская молодежь во всех уголках мира в наушниках: перед пирамидами, в горах, на берегах морей, на Эйфелевой башне… Я видел американскую тинейджерку, которая на французской комедии в «Комеди франсе», в театре, сидела в наушниках, пританцовывая, сидя на стуле, и, естественно, шурша поп-корном…

Американцев очень легко узнать в любой стране мира по фигурам. Благодаря гамбургерам и антибиотикам, которые они принимают сразу, они все расширены книзу, как будто у всех в штанах памперсы. Философы считают, что у американцев никогда не будет революции, у них нет времени между едой.

В отличие от французов, которые гордятся собой скрыто, американцы, наоборот, гордятся открыто, напоказ. Я считаю, что они могут стать всеобщей планетарной бедой. Потому что они даже слово (они и англичане, это единственные страны в мире), которые пишут «Я» с большой буквы, в то время как большинство народов пишут с большой буквы «Вы». У них – "Я", "Я"! У них даже язык такой: вроде как английский, но не важно, понимает его клиент или нет. Они все равно главные на земле, их все должны слушаться. Иначе они пожалуются своему президенту, и тот прикажет разбомбить любую страну, обидевшую их туристов! Все! Самое страшное, это слушать в путешествиях, что спрашивают американцы у гидов. Я сам слышал, как американец спросил: «Фараон Хуфу, когда строил пирамиду, считал, сколько в долларах ему это вышло?»

Уже через 15 минут, стоя напротив пирамид, я с грустью ощутил, что ничего не чувствую, кроме раздражения на мировую толпу. А еще точнее, на самого себя. Хотелось быть романтиком, а я оставался сатириком. Правильно сказал кто-то из моих друзей: «Сатирик – это очень уставший романтик».

Так что мне ничего не оставалось делать, кроме как невероятным усилием воли выдавить из себя сатирика, присоединиться к мировой толпе, стать ее частичкой. Что не так легко было сделать. Ведь я был одет эксклюзивно, а они все вокруг, по сравнению со мной, выглядели как портянки.

Я же всю самую темпераментную часть жизни провел в бесцветном инженерно-советском прошлом. Как мы одевались? В серые, как спецовки, костюмы фабрики «Большевичка». Врачи, инженеры, артисты, летчики – мы все были похожи не на население, а на персонал огромного рабочего цеха под названием СССР. Когда я купил себе светло-серый костюм, я помню, смотрелся ярким, вызывающим пятном на фоне всей нашей кафедры. А обувь мы носили двух фабрик: «Буревестник» и «Скороход». Когда эти туфли стояли на полках обувных магазинов паре к паре, то изяществом исполнения они напоминали сложенные на стеллажах снаряды зенитно-пускового комплекса.

Теперь мы все, выходцы из нашего советского детства, мстим нашему серому прошлому, одеваясь во все изящное куда ни попадя. Только наши женщины с утра в гостинице на завтрак приходят в золоте, мужчины даже в баню заглядывают в галстуках, а женщины на пляжах мировых курортов прогуливаются на каблучках походкой беременных уток.

Поэтому не удивительно, что, отправляясь в пустыню, как и подобает выпускнику закомплексованной советской юности, я нарядился во все самое откутюристое, как будто пирамиды будут со мной особенно откровенны, если увидят на мне шорты от Ферре и очки от Гуччи.

Поэтому, как только я решил, как и все в толпе в этом околопирамидальном пространстве заняться общественно-полезным делом – сфотографироваться на фоне пирамиды, причем на слайдовую пленку, чтобы потом было чем выгонять гостей, и полез на пирамиду, туда, ввысь, с грацией объевшегося медведя-гризли в очках Гуччи. Ко мне тут же подбежал какой-то араб несчастной внешности и, махая на меня руками, как ветряная мельница на Дон Кихота, стал снизу кричать, что залезать на пирамиду строго запрещается. Лицо у него было такое, как будто по египетским законам мне сейчас грозило пожизненное заключение в каирской тюрьме, по сравнению с которой наша нижнетагильская зона – парижский клуб. Он был в гражданском, пояснил, что начальник охраны, хотя по лицу, скорее, напоминал бомжа, живущего в каирской канализации. Но он настаивал на том, что поставлен именно здесь, именно государством. Я, естественно, понял это как вымогательство и предложил ему денег, чтобы он сам меня сфотографировал. Произошло невероятное: араб отказался от денег! Даже извинился, мол, не положено. Хотя один раз, так и быть, сфотографирует! Но бесплатно. Исключительно из уважения к тому, что я русский! А то, что я из России, он догадался по моим шортам Ферре и очкам Гуччи.

  33