109 
26 августа Людовик XIV, предчувствовавший близкую свою кончину, позвал Филиппа Орлеанского (он стал герцогом Орлеанским после смерти отца в 1701 году), бывшего герцога Шартрского, и назначил его регентом королевства, иными словами, поручил ему управлять государством, пока законный наследник, 5-летний герцог Анжуйский, не достигнет совершеннолетия. Король передал бразды правления необыкновенному человеку – умному, тонкому, изящному, но вместе с тем порочному, развратному, безбожному. Став регентом, он превратил французский двор в настоящий вертеп, и его чудовищным оргиям удивлялась вся Европа.
Филипп Орлеанский установил для себя приятный жизненный распорядок. В девять утра он садился работать и до обеда читал донесения, отвечал на депеши или принимал послов. После десерта он возвращался в своей кабинет и вел заседания совета; но когда часы били пять, кланялся своим министрам и, оставив на завтра все дела, уходил, дабы целиком отдаться удовольствиям.
Каждую неделю он менял любовницу, однако все они его обожали. Подобный успех у женщин изумлял мать Филиппа, принцессу Пфальцскую.
«Мой сын, – писала она, – не красавец и не урод, при этом у него совершенно отсутствуют качества, за которые его можно было бы полюбить; он не способен испытывать страсть, и все его привязанности недолговечны. Да и манеры его не настолько любезны или обольстительны, чтобы он мог заставить полюбить себя. Он крайне нескромен и рассказывает обо всех своих приключениях; я сотни раз говорила ему, что не понимаю, отчего женщины увиваются вокруг него, тогда как им следовало бы бежать без оглядки. Однако он отвечал мне со смехом: "Вы не знаете нынешних распущенных женщин. Им доставляет удовольствие, когда мужчины рассказывают, как спали с ними!"»
Расслабившись с одной из своих любовниц, регент порой совершал небольшую прогулку до Люксембургского дворца, где жила его дочь, герцогиня Беррийская, а в девять часов вечера собирал в Пале-Рояле друзей на один из тех знаменитых ужинов, о которых все историки повествуют с воодушевлением и восторгом.
«На подобных ужинах присутствовали друзья и любовницы регента, любовницы друзей и друзья любовниц».
Этот кружок состоял из дюжины дворян, которых принц приблизил к себе: большей частью это были законченные негодяи, достойные виселицы, «и по этой причине, – говорил философ Сен-Симон, – он и называл их не иначе, как своими висельниками».
Каждый вечер к столу приглашали новых гостей: поэтов, остроумцев, оперных певичек и тому подобное. «Сюда являлись куртизаны, погубившие душу, и развратники всякого рода, у которых не осталось ничего святого ни в речах, ни в поведении: здесь обо всем говорили с шутливой вольностью и постигали самые утонченные формы порока».
Среди прочих на ужинах часто бывала актриса по имени Шарлотта Демар. Регент взял ее себе в любовницы и не раскаялся, потому что она отличалась пылким темпераментом.
В доказательство ее достоинств приведем случай, рассказанный шевалье де Раваном:
«С самого начала их связи она постаралась забеременеть. Обрадованный принц, видя, как успешно у нее продвигается дело, сказал как-то, похлопав ее по животу: "Хорошо. Быстро растет". "Да, монсеньор, – ответила она, – только волосиков еще не хватает, и я прошу вас сделать их по одному".
Принц, сочтя эти слова свидетельством не похотливости, а любви, решил исполнить ее просьбу, но сил у него оказалось недостаточно, и он от перенапряжения едва не отдал Богу душу. Ибо пришлось ему утолять жажду той, что могла бы сравниться с Мессалиной».
Эта общительная женщина, конечно, не могла удовлетвориться одним любовником. Поэтому она обманывала регента со всеми актерами, которых ей удавалось заманить в постель.
К счастью, Филипп Орлеанский не был ревнив. «Он равнодушно смотрел на то, что она спит с другими мужчинами, – говорил историк Буа Журден, – даже если среди этих мужчин были его собственные лакеи, что время от времени случалось».
Но когда актриса, подарившая ему дочку, попыталась объявить его отцом второго ребенка, он запротестовал: «Нет, малыш слишком похож на арлекина!»
Она попросила его объяснить, что это значит, и он ответил: «В нем слишком много разнородных частей!»
Для этих веселых вечеринок нужно было найти королеву. И она появилась в сентябре 1715 года. Мари-Мадлен де Ла Вьевиль, графиня де Парабер. Двадцатидвухлетняя красавица имела чувственный рот, «бархатные» глаза, великолепные ноги и округлые бедра. Остроумная и сообразительная, обладавшая темпераментом, пылкость которого была равна «селитре и лаве», она оказалась именно той женщиной, которая могла бы взять бразды правления на этих скандально известных оргиях. Принцесса Пфальцская именовала ее «восхитительным куском свежего мяса».
109 
