Особенно,... 
132 
— Смотрите, опять попы вылезли! Кто это безобразие разрешил! Это провокация! Фашистов идут встречать! Немедленно звоните в НКВД!
Егор Быков подходил к крикунам, требовал документы, и те трусливо ретировались, освобождая путь. Неожиданно появилась легковая машина и резко затормозила перед идущими. Из нее грузно вылез какой-то чернявый полковник и с яростно искаженным лицом визгливо потребовал немедленно убраться церковникам с проезжей части. Егор спокойно подошел к нему, откозырял, сурово проговорил:
— Уберите машину!
— Да я вас, да я… Предъявите документы! — но вдруг ожегся о железный взгляд Быкова и промямлил: — Кто разрешил? Под трибунал…
— Не ваше дело, предъявите свои документы, — и показал такой мандат, что у интенданта глаза полезли на лоб.
— Сейчас, сию минуточку, — он торопливо сунулся в машину, и она резво скрылась из виду.
Хотя и было раннее утро, но по улицам шли колонны войск, застывали прохожие на тротуарах, редкие милиционеры и военные патрули ощущали в этом явлении что-то грозное и необходимое; никто не смел более мешать. К крестному ходу стали присоединяться гражданские люди, старики и старухи, дети и молодые женщины. Многие из них плакали, крестились и оживали сумеречными лицами. Когда вышли на окраину города, где уже явственно был слышен бой, толпа стала густой и плотной и не желала расходиться. По особому маршруту, сверяясь по карте, сам полковник Лебедев прокладывал путь. Егор и шестеро бельцов из монастыря шли далеко впереди колонны, приказывая машинам и повозкам взять на обочину и остановиться.
Они шли и шли, под молитвенное пение церковного хора и всех примкнувших. Покачиваясь на руках, плыла Богородица вокруг русского града и позади шествия словно возрастала незримая могучая стена до самого неба, она не дозволит врагу переступить оберег святой и войти в град русский.
Васенька стомился, но упорно шел со свечой впереди дедушки Илия, несущего прижатую к груди книгу со священным писанием. Взгляд старца был далек и весел, морозец разрумянил его сухое лицо, и, когда они остановились в полдень перекусить и отдохнуть, вдруг сказал Васеньке, указывая рукой на открывшийся глазу купол Исаакиевского собора:
— Гляди и помни, радость моя… это твой город и через много лет ты станешь жить тут и молитвы творить во спасение России от иного нашествия, и труден путь твой станет и тернист.
— Я буду здесь жить?
— Будете, ваше боголюбие…
Крестному ходу была придана полевая кухня, а когда стемнело, подошли к подготовленным и установленным загодя армейским палаткам, где топились печи и ждали застланные раскладушки для отдыха. Расторопный и предусмотрительный Лебедев обо всем позаботился, даже успел достать палатки для всех гражданских, даже, когда появилась какая-то особая группа НКВД, вооруженная до зубов при двух ручных пулеметах, он сумел так дело повести, так их закружил и запугал, что Егору и его бельцам не составляло особого труда разоружить людей с малиновыми петлицами и вынудить повиноваться, ибо никаким документам они не верили и спесь несли дьявольскую от своего всевластия. Лебедев под охраной отправил их в сторону фронта с грозным приказом в пакете, немедленно поставить рядовыми в строй для обороны города. Следующим утром крестный ход возобновил движение. Мошняков передал крест одному из бельцов и шел впереди с Васенькой на руках, все так же твердо и серьезно сжимающим горящую свечу. Вид этого сурового воина с мальчишкой вызывал особое почтение и изумление у всех встречных и особый испуг у рьяных безбожников, но никто не смел мешать торжественному и неумолимому движению, а многие солдаты и пожилые ополченцы крестились и кланялись, не обращая внимания на остерегающие взгляды политруков. Скрипел снег под ногами, беспрестанная молитва лилась с уст священников. Старца Илия пошатывало от усталости и неизбывной радости: еще немного, и круг замкнется, он должен дойти, он обязан выстоять и замкнуть этот обережный круг. И в тот миг будет выполнено первое великое Определение — город станет неуязвим. Он часто оглядывался на покрытую изморозью икону и крестился на образ Богородицы, прижавшей к груди Младенца Мира. Свет нежности материнской исходил от Хранительницы России, и старец пел вслед за хором молитвы, и слезы счастья текли по его нахолодавшим щекам и замерзали драгоценными каменьями на белой бороде.
132 
